«Люблю, когда люди, глядя на меня, улыбаются»: Александр Олешко об амплуа, новом театре и вечной молодости

В конце мая в общероссийский прокат вышел новый фильм режиссера Карена Шахназарова «Хитровка. Знак четырех». Одну из главных ролей в проекте сыграл Александр Олешко, который известен не только в киноиндустрии, но и на телевидении, и даже в музыкальной сфере. Портал «Страсти» пообщался с уникальным артистом нашего времени о перерождении на сцене и экране, возвращении в «Папины дочки», секрете вечной молодости и современном театре.

— Александр, в связи с последними новостями не могу не поинтересоваться, как ваше здоровье? Как нога?

— Здоровье прекрасное, нога заживает.

— В конце мая на экраны вышел новый фильм с вашим участием «Хитровка. Знак четырех», в котором вы сыграли Владимира Немировича-Данченко. Какого было раскрывать такой узнаваемый образ?

— Такие роли – это подарки судьбы для актеров. Особенно, когда удается сниматься у легендарного режиссера Карена Шахназарова. Считайте, что это уже биография, как говорят. Фильм этот замечательный. В нем смешение разных жанров: комедии, детектива, приключения. К тому же там исторические персонажи. Что-то из того, что было в жизни Станиславского и Немировича-Данченко, конечно, представлено, но в основном – это фантазия авторов сценария, режиссера. Было очень увлекательно пуститься в это путешествие. Я думал, что процесс перевоплощения в моего героя будет длительный из-за сложного грима. Но оказалось, что достаточно приклеить усы и бороду. Шесть минут – и я уже становился другим человеком. Это было тоже крайне интересно.

— В жизни не захотелось после этого отрастить бороду и усы? Сменить немного имидж?

— Знаете, всему свое время. Когда стану постарше, то все может быть. Сейчас пока не хочется. В профессии актера, когда у тебя чистое лицо, ты можешь играть самые разные роли: сегодня с усами, завтра с бородой, послезавтра без растительности. Единственное, время от времени летом я хожу с тоненькими усиками и легкой небритостью. Мне вроде это идет. Сразу получаю много новых сообщений, комплиментов зрительниц, которые хотят добавить мне брутальности. Но я всегда считал, что мужественность заключается не во внешнем виде, а в поступках людей. Настоящий мужчина – это прежде всего ответственность за свои слова, то, как человек живет. А у меня с этим все в порядке.

— А в принципе как-то экспериментировали со внешностью, возможно, во время подросткового бунта?

— Я же рос в то время, когда все делали «варенки». На кухне стояли кастрюли, куда мы складывали приобретенные за бешеные деньги по блату куртки, джинсы. Через все это я прошел в юности. Но каких-то радикальных изменений я избежал. Нет ни дырок для сережек, ни колечек в нос, ни татуировок. От всех этих шалостей меня сберегла профессия. Артист должен быть чистым листом бумаги, на котором режиссер совместно с артистом потом рисует новую жизнь.

— Несмотря на то, что «Хитровка. Знак четырех» - не биографический фильм, не боялись, что люди будут кричать о недостоверности?

— Я уже давно ничего не боюсь. В этом фильме так много прекрасного. И я в очередной раз бросил сам себе такой вызов и эксперимент, потому что довольно часто артисты используют либо одну краску, либо собственное лицо и из фильма в фильм годами переходят, делая практически одно и то же. У меня наоборот. Если сложить «палитру» моих ролей, образов, участие в различных телевизионных программах, то можно увидеть, что я практически никогда не повторяюсь, что я все время разный. Очень люблю свою профессию именно за это, поэтому ничего не боялся. К тому же я человек ответственный, про Немировича-Данченко много прочитал. Из-за этого даже в какой-то момент Карен Шахназаров мне сказал: «Саша, мне не нужен памятник. Мне нужен живой человек».

— При изучении биографии Владимира Немировича-Данченко нашли какие-то близкие вам черты?

— Ну да. Он человек деловой. Помимо того, что в нем искусство и творчество, также в нем была забота о театре, о том, чтобы зрители приходили, были деньги для осуществления новых постановок, пошива новых костюмов. И я про себя тоже могу сказать, что я деловой человек. Свою жизнь я построил самостоятельно. Но благодарен, конечно, талантливым людям, которые поделились со мной знаниями для этого.

— Как вживались в роль, были ли какие-то ритуалы?

— Особо нет. Когда работаешь, важно, чтобы тебе не мешали учить текст, чтобы уважали личное пространство и понимали: сейчас можно общаться, а сейчас лучше не трогать. Это касается не только работы, но и повседневной жизни. Люди у нас, конечно, не учатся уважению друг к другу. Но я рад, когда встречаю тех, кто тактичен ко мне, и отвечаю тем же.

— Вас часто называют актером, при виде которого хочется улыбаться. А вам самому какого быть в этом амплуа? Не хотели бы как-то вдруг взять и сыграть серийного жестокого убийцу?

— Я играю такие роли иногда, и мне радостно, что режиссеры время от времени видят во мне самые разные краски, которые я могу осуществить. Но жанр комедии я люблю больше, когда люди улыбаются, глядя на меня. Хотя вот в театре недавно прошла премьера, где я сыграл императора Павла I, и многих этим удивил. Зрители и коллеги не думали, что я могу быть в этом убедительным, а я это знал. Я в принципе очень многое могу. Но сейчас весь мир такой тревожный, так что пусть люди, смотря на меня, верят во что-то лучшее, прекрасное и думают: «Раз он может улыбаться, и ему хорошо, значит, и у меня все будет хорошо».

— И раз уж подняли тему амплуа «вечного мальчика», может, раскроете секрет, как удается поддерживать молодость? Есть ли какое-то молодильное яблоко от Александра Олешко?

— Совершенно искренне вам скажу: я считаю, что выгляжу на свой возраст. Поэтому, когда мне говорят, что у меня какая-то особенная внешность, я не особо понимаю, откуда такое мнение у людей. Сейчас в принципе все помолодели. Но я ничего с собой не делал. Про пластическую хирургию ничего не знаю. Мне вообще это все кажется очень страшным. Ничего против не имею, но когда это делают с умом и незаметно. Как-то нам всегда говорили, что у мужчины, а особенно у актера, должны быть чистые волосы, одежда, обувь и белоснежная рубашка. Может, когда человек выглядит опрятным, это и делает его моложе? Я не знаю.

— Как вы уже упомянули, кроме фильмов и шоу вы также человек театра. Отличается ли для вас чем-то игра перед камерой и на сцене? Что больше предпочитаете?

— Все это воспринимается совершенно по-разному. Это непохожие виды искусства. В кино твой зритель – это режиссер и съемочная группа. А в театре, вам все скажут, есть энергия зрителей, их дыхание, беспокойство или волнение. И там есть возможность всем этим процессом руководить. При работе над фильмом же можно лишь предугадывать какие-то вещи, но подчиняться полностью режиссеру. Поэтому, когда устаю от театра, я иду работать на телевидение, в кино. У меня настолько разнообразная жизнь, что мне не надоедает то, чем я занимаюсь, тем более, что я всегда могу переключиться.

— Нет ли у вас чувства, что театр стал не тот? Много изменений происходит сейчас, скандалов, увольнений.

— Как вам сказать… Тот, не тот. Я предпочитаю играть в тех спектаклях, где нет никаких перегибов, недостойности, пошлостей. Таким образом я создаю свою маленькую чистую Вселенную. Конечно, хочется, чтобы театр был нравственным, культурным, особенным. Но не везде это удается. Наверное, просто время такое сейчас. Главное, как человек в этом времени распределяется: позволяет себе стать плохим и жестким или нет? Вот я не позволяю.

— А если рассматривать, например, то, что делает Константин Богомолов? Его современные интерпретации классики. Согласились бы у него сыграть?

— Нет. Мне это не близко.

— Хотелось бы затронуть также другой ваш проект, который недавно отсняли – «Папины дочки». Какого было вернуться в эту команду?

— Во-первых, все дети были другие, время другое. Но оказаться в тех же декорациях – это большое счастье, потому что этот проект все-таки подарил не только зрителям радость, но и всем тем, кто в нем работал. Прежний состав девочек вырос у меня на глазах. Где-то года полтора назад мы делали интервью с Катей Старшовой, и я уже не мог назвать ее Пуговкой. Это прекрасный взрослый человек, красивая девушка со своей жизнью, мечтами. И я очень рад, что она выстраивает свою судьбу так, как хочет.

— А не расстроились, что кто-то не смог присоединиться к команде проекта? Например, Дарья Мельникова. Она говорила, что хотела сняться, но ее не пригласили.

— Пока не могу ничего про это сказать, потому что мы не закончили снимать. Так что, может, еще с ней встречусь.

— В вашей фильмографии есть проекты, за которые вам стыдно?

— Нет, таких проектов нет. Я очень тщательно выбираю роли. А если что-то не получилось так, как мне хотелось, - это называется опыт. Стыдиться этого было бы странно.

— Умереть на сцене – это про вас или же лет так через 50 стоит ожидать вашего заявления о выходе на пенсию?

— Давайте не будем говорить про смерть, а только про жизнь. А для того, чтобы ответить на этот вопрос, предлагаю, чтобы вы мне позвонили лет через 60.

— Наше издание называется «Страсти», поэтому хотим у вас спросить, что для вас является страстью?

— Моя работа.

— Кратко так, да?

—Кто умный, тот поймет, что я имею в виду.