Осиные страсти (Часть 36)

   Понедельник Сегодня в бесконечных коридорах запутанного здания, принадлежащего одной из крупных российских PR-компаний, куда я приехала для решающего собеседования, встретила свою бывшую одноклассницу Дашку Кулачкову. Дашка, изрядно раздобревшая за те годы, что мы не виделись, уже почти семь месяцев работала в этой компании копирайтером и переводчиком (она всегда по-английски шпарила отлично) и, кстати, собиралась увольняться.

Узнав о цели моего визита, Дашка сказала, что очень не советует мне «влезать в это болото, в котором приживаются только жабы и самодуры, квакающие под дудку гендиректора-слизняка». Уповая на то, что это её сугубо субъективное мнение, я вяло поблагодарила Дашу за совет, который, честно говоря, сильно меня расстроил (потому как я делала ставку на эту вакансию) и сбил с нужного победного настроя.

Тем не менее, в кабинет генерального директора для решающего собеседования я вошла сияющая, уверенная в себе и готовая выдержать любой шквал каверзных вопросов.

• Присаживайтесь, - сухо приказал директор.

Его звали Дмитрий Сергеевич, он был молод, красив, выглядел безукоризненно, и от него приятно пахло комфортом и высокодоходным бизнесом.

Я грациозно опустилась в мягкое кожаное кресло, такое низкое, что мой собеседник сразу оказался выше меня на две головы. «Ох уж эти психологические штучки и уловки для дилетантов!» - подумала я.

Спустя почти месяц активного поиска работы, я считала себя бывалым солдатом в вопросе прохождения собеседований. Сегодня мне явно предстоял разговор «сверху-вниз», и моя задача была – не сбиться с достойного, уважающего себя тона (Вы, уважаемый директор, выбираете сотрудника, а я выбираю компанию, и вы должны стараться понравиться мне настолько же, насколько я должна стараться понравиться вам) на заискивающе-приниженный (Ой, возьмите меня, пожалуйста, а то я замучилась искать работу!).

• Ну что же, Ольга Александровна, расскажите мне о себе, - нараспев произнес Дмитрий Сергеевич, и внимательно принялся меня разглядывать.

• Мне двадцать пять лет, у меня есть профильное образование специалиста по связи с общественностью, я всегда мечтала работать по специальности, но жизнь сложилась так, что первым местом моей работы…

• Так, стоп. Всё это я могу прочесть в вашем резюме. Расскажите что-нибудь такое, чего здесь не написано.

• Хорошо, - нисколько не смутившись, ответила я. – Я очень коммуникабельный и творческий человек…

• Так, стоп. Вот это мы сейчас и проверим, - Дмитрий Сергеевич привстал со своего трона и развернул стильный кнопочный телефонный аппарат ко мне.

• Что я должна сделать? – Улыбнулась я, не теряя присутствия духа.

• Я же вас не знаю, и не могу верить вам на слово, правильно? Вы говорите: «Я коммуникабельна!» Вот и докажите это. Я сейчас наберу произвольные семь цифр. Ваша задача – удержать собеседника на том конце провода в течение пяти минут. Время я засеку. Что будете говорить – вам решать, на этот счет никаких условий не будет. Вам дается три попытки: на случай, если не возьмут трубку, или попадем куда-нибудь не туда.

• Что будет, если у меня не получится? Или если все три раза на том конце провода не возьмут трубку? Мне просто интересно…

• Тогда нам не по пути. Это будет означать, что вы невезучая или что вы соврали мне и на самом деле нисколько не коммуникабельны. А я не люблю неудачников, - Дмитрий Сергеевич улыбнулся хищнической улыбкой, от которой несло таким пренебрежением к моей скромной персоне и таким самодовольством, что мне захотелось немедленно уйти.

«Не смей! - Приказал мне внутренний голос. – А то этот напыщенный индюк решит, что ты просто-напросто испугалась».

• Я готова, - сказала я, стараясь, чтобы он не заметил моего волнения.

Директор потыкал в кнопочки на телефоне и включил громкую связь, чтобы он мог слышать моего будущего собеседника.

Длинные гудки долго и мучительно вгрызались в тишину кабинета. Никто не взял трубку.

• Первая попытка вами проиграна, - сказал Дмитрий Сергеевич и, широко улыбаясь, набрал следующий номер.

После третьего или четвертого гудка громкий детский голос прокричал в трубку:

• Алё-ё-ё-ё!

• Привет, - задорно поздоровалась я.

• Здласте, - ответил малыш.

• Как тебя зовут?

• Саса.

• Саша? – Уточнила я.

• Да, Саса.

• Саш, а дома есть кто-нибудь из взрослых?

• Нету.

• Так ты один?

• Нет.

• Как это нет? – Удивилась я.

• Я не один, я одна. Я девочка, - доверительно поделилась со мной секретом Сашенька.

• Так ты Шурочка?

-Нет, я не Сулочка, я - Саса.

Тут в глубине квартиры послышался звонок, и Саша торопливо заговорила:

• Ула! Бабуска присла! Я побезала отклывать двель. Ты мне потом позвони, ладна? - И бросила трубку.

• Одна минута пятнадцать секунд, - констатировал мой второй результат Дмитрий Сергеевич. – Последняя попытка.

Он снова нажал произвольные кнопки, неотрывно глядя мне в глаза.

• Слушаю вас, - приятный женский голос ворвался в кабинет после первого же гудка.

• Добрый день, - поздоровалась я.

• Здравствуйте, это кто? - женщина говорила быстро, явно демонстрируя, что она спешит.

• Меня зовут Ольга, я из компании «Вопрос-ответ». Мы проводим социологический опрос на тему «Сериалы». Уделите мне, пожалуйста, буквально пять минуточек. Скажите, вы смотрите сериалы?

• Ольга, а вы можете перезвонить попозже, я очень занята…

• А я могу подождать, - схватилась я за последнюю надежду.

• Ну, мне нужно на кухне картошку помешать и мясо перевернуть. Вы будете ждать?

• Конечно-конечно, только не торопитесь, - вежливо уверила я мою собеседницу.

Её не было четыре с лишним минуты.

• Алло! Девушка! Ольга! Вы здесь? – Когда моя спасительница вновь возникла на том конце провода, мне оставалось продержаться всего двадцать секунд.

• Да–да, я здесь! – Подала я признаки жизни.

• Ольга, я смотрю сериалы! Я очень люблю сериалы.

• А какой ваш любимый?

• Ну, вот этот, в четыре часа который начинается, про девушку…

• Спасибо вам большое, - от души поблагодарила я женщину. – До свиданья.

• До свиданья, - растерянно попрощалась со мной так и не представившаяся собеседница, пораженная таким коротким списком вопросов.

• Вам просто повезло, - улыбнулся гендиректор.

• Я вообще везучая, - подтвердила я.

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, заглянули:

• Дмитрий Сергеевич, можно?

• Нельзя!

• Мне только платёжки подписать, а то банк закроется, и я не успею проплатить, - женщина лет шестидесяти, хрестоматийная бухгалтерша, протягивала ему тоненькую файловую папочку.

• Я сказал НЕЛЬЗЯ! Выйдите немедленно из моего кабинета!

• Но вы же утром сами приказали срочно оплатить, это за украшение зала, - она съежилась и в нерешительности остановилась посередине кабинета.

• Я сказал ВОН! Я занят! Стойте за дверью сколько понадобится, пока я не вызову вас! Я начальник и я решу сам, когда вы войдете в МОЙ кабинет! ВОН я сказал! – Побелевшими губами рявкнул «начальник».

• Извините, - испуганно пролепетала женщина и суетливо засеменила к выходу.

• Продолжаем разговор, - Дмитрий Сергеевич обернулся ко мне и улыбнулся. На его лице не было ни тени смущения, словно ничего не случилось. – Что ещё вы можете рассказать о себе?

• Ещё? – Я сделала вид, что задумалась. – Ещё я очень уважаю себя, никогда и никому не позволяю на себя кричать, и… с уважением отношусь к пожилым людям, годящимся мне в матери…

Дмитрий Сергеевич ошалело уставился на меня и недоверчиво наклонил голову. Потом схватил со стола пачку дорогущих сигарет, нервно вытряхнул одну и прикурил её дорогой зипповской зажигалкой. Пару раз затянувшись, он снова хищнически улыбнулся, и уточнил:

• Извините, как вас там? Я что-то не понял… Вы сейчас позволили себе поучить меня жизни?

• Именно так, - отчеканила я.

• Могу ли я уточнить, кто вам, безработной незамужней и бездетной – судя по вашему резюме – неудачнице с поломанными ногтями, в нечищеной обуви и с дешёвой сумкой позволил давать МНЕ советы?

• Я сама посчитала себя вправе дать дельный совет человеку, который считает, что если у него есть деньги, значит он Бог, а все остальные относятся к касте неприкасаемых. Любовь, уважение и авторитет – вот три вещи, которые не купишь ни за какие деньги.

• Слушай, а ты, я смотрю, бесстрашная личность! Ах, Моська, знать она сильна…

• Спасибо за комплимент, - сказала я, торопливо собирая рассыпавшиеся по столу бумаги из моего порт-фолио. – Я рада, что вы оказались не только напыщенным, но ещё и начитанным. По крайней мере, с баснями вы знакомы – уже неплохо.

• Ты забываешься, деточка!

• Какая я вам деточка, мы с вами почти ровесники! Ну, или вы постарше лет на пять…

• На двенадцать!

• Что на двенадцать?

• Мне – тридцать семь лет!

• Поздравляю! – Фыркнула я и двинулась к выходу.

Опомнившись, что я могу уйти, не понеся никакого наказания за собственную непростительную наглость, Дмитрий Сергеевич соскочил со своего кресла, обежал стол и крикнул мне вдогонку:

• ВО-О-О-ОН из моего кабинета!

Я обернулась, улыбнулась милейшей из своих улыбок, и издевательски произнесла:

• И не упрашивайте, и не умоляйте - я не останусь!..

Дмитрий Сергеевич стоял практически рядом со мной и… он был ниже меня на две, а то и на три головы. Мне стало его даже жаль: маленький человечек, удовлетворяющий свои комплексы «маленького человечка» за счет унижения других людей…

Я посмотрела на него сверху вниз и уже в дверях почти с неподдельной нежностью произнесла:

• До свиданья, Дмитрий Сергеевич!

Ответом мне послужил гулкий хлопок двери его кабинета.

«Да уж! Сходила, блин, на собеседование, - скептически усмехнулся мой внутренний голос. – Ну, не расстраивайся, они больше потеряли, чем ты. Значит, не судьба…»

Согласна, но, тем не менее, в одном Дмитрий Сергеевич прав: мой маникюр никуда не годится.

Мне кажется, что только очень умные люди способны оценивать себя и свой характер объективно. К чему это я?

Сегодня, болтая с недавно вышедшей замуж приятельницей, позвонившей мне пожаловаться на свою судьбу (муж не оправдывал её ожиданий в отношении семейной жизни), я пыталась её успокоить и уговаривала научиться терпеть.

• Ой, ладно, - Тамара отмахнулась от моего совета. – Тебе легко советовать: живешь с идеальным Мишкой и в ус не дуешь.

• Ты думаешь, Мишка мой идеальный?

• Да он тебя облизывает всю с ног до головы! На что тебе жаловаться?

• Тамар, ты даже представить себе не можешь, сколько раз на дню я беру себя в руки, чтобы не вспылить.

• Хочешь сказать, что у Мишки - тяжелый характер?

• Не то слово!

• Ой, не верится что-то! Мы вот с моим ещё без году неделю живем, а он уже два раза на меня матом наорал.

• Тамар, за годы совместной жизни я просто выработала тактику: как себя вести так, чтобы на меня матом не орали, и строго этой тактики придерживаюсь. Моя тактика называется «Перечень основных «нельзя». Например, нельзя, когда он задумчивый, лезть к нему с вопросами – точно нарвёшься на скандал. Когда он в хорошем настроении, мне нельзя быть в плохом – хочешь - не хочешь, а приходится смеяться над его шутками и показательно радоваться жизни, иначе меня обвинят в том, что я – рассадник депрессии, и обиженно хлопнут перед носом дверью. Нельзя даже подходить к нему, когда он за компьютером: он не переносит, когда его отвлекают от любимой игрушки. Нельзя находиться в комнате, где он разговаривает по телефону. Нельзя хвалить других мужчин в его присутствии, не оговорив при этом, что он всё равно лучше. Короче, таких «нельзя» у меня два десятка, если не больше. И с каждым годом-месяцем-днём их становится всё больше. Поэтому я и говорю тебе: узнавай своего мужа получше и подстраивайся под него.

• Пускай он под меня подстраивается!

• Если каждый из вас будет так рассуждать, вы никогда не придёте к компромиссу. Кому-то нужно начать первому, поэтому ещё один совет: начни с себя, Тамар.

В своё время именно этот совет подарила мне моя мудрая Ерёмка, и сейчас я, как эстафетную палочку, передавала его Тамаре.

Не уверена, что Тамара меня услышала, точнее, я даже уверена, что она меня не услышала, потому что судя по тону, которым она прощалась, разговором она осталась не довольна.

Вечером за ужином, когда усталый Мишка сонно ковырялся в тарелке с его любимыми спагетти, я осторожно спросила:

• Миш, как ты считаешь, у тебя тяжелый характер?

• Мои положительные качества явно перевешивают отрицательные, - немного подумав, ответил он.

• Нет, ты прямо скажи: по десятибалльной шкале на какой уровень «тяжести» ты оцениваешь свой характер?

• Ну, наверное, на восемь, или даже на девять, - прищурился Мишка. – А что?

• Да, ничего. Просто ты у меня очень умный! – Похвалила я его.

Повторюсь: я уверена, что объективно оценить степень тяжести своего характера способен только очень умный человек.

• А ты, - спросил Миша. – Насколько баллов по десятибалльной шкале оцениваешь степень тяжести моего характера?

Я улыбнулась ему и ответила:

• На все одиннадцать!

Искала Мишке подарок на День Защитника Отечества. Купила модный свитер и набор кремов и спреев после бритья.

Мой бывший начальник Гена говорил, что если женщина дарит мужчине какой-нибудь гель для душа или крем для бритья – это значит, что человек ей безразличен, она его плохо знает и не собирается заморачиваться и тратить время на выбор достойного и интересного подарка.

Поэтому Гене всегда было сложно выбирать подарок: любая безделушка, любая милая вещица, пропущенная через призму этих слов, тут же теряла свою актуальность и необычность, и превращалась в вещь, при помощи которой можно просто отделаться от того, кому она предназначается: мол, на тебе вот эту хрень, купленную в соседнем ларьке, пусть она напоминает тебе обо мне, храни её и радуйся, а выбирать тебе что-нибудь приличное у меня нет ни времени, ни желания.

Но Мишке, я уверена, даже в голову не придет так думать: он вообще невнимательно относится к подаркам и редко помнит, кто что подарил. Он проповедует другую истину: главное – внимание.

Опять было два собеседования. Я уже устала от них. Все работодатели превратились у меня в голове в собирательный образ человека без пола и возраста, пристально рассматривающего меня, живо интересующегося моей биографией и в конце обещающего позвонить.

Но опять ничего конкретного с местом моей работы не проясняется. Потому что большинство собеседований проходят в три этапа: с кадровиком, с непосредственным начальником, с генеральным директором. Я даже табличку себе завела: на каком я уровне нахожусь в той или иной компании, и сколько этапов собеседования мне ещё предстоит пройти.

Ужасный стресс – этот поиск работы!

День Защитника Отечества мы праздновали у нас, в большой компании Мишкиных друзей с женами. Для меня, как хозяйки, это был очень тяжелый и трудоемкий день, который прошел у меня в пути между кухней и комнатой, где был накрыт стол.

Людей пришло больше, чем мы рассчитывали, и весь вечер я провела в переживаниях, что всем не хватит еды (мои переживания, кстати, оказались напрасными).

Компания собралась шумная, и уже около полуночи нам даже стали стучать по батарее соседи, что, мол, «эй, вы там, наверху!», отчего народ оживился ещё больше. Но неспящие соседи, обратили, тем не менее, внимание гостей на время, и все наши друзья, сытые, веселые и довольные, стали нехотя собираться и расходиться по домам…

…В полпервого ночи, когда ушел последний гость, я без сил свалилась на кровать и уснула мертвецким сном.

А бедный мой Мишка ещё полтора часа в одиночку перемывал посуду и разбирал стол.

Вот умничка!

После обеда мы с Мишей решили сходить прогуляться, растрясти жирок.

• Мы сто лет с тобой вдвоем нигде не шлялись бессистемно, мы всегда куда-то целенаправленно спешим, опаздываем, и всегда ограничены по времени, - аргументировано объясняла я своё немедленно желание оказаться на улице, и подкрепляла его натягиванием теплых рейтуз под любимые голубые джинсы без карманов.

• Ну что с тобой поделаешь, - Мишка нехотя полез в шкаф за теплым свитером.

Через полчаса мы оказались в ближайшем к дому парке, и медленно побрели по заснеженным дорожкам, держась за руки. Навстречу нам шли румяные улыбающиеся парочки, семьи и компании, вокруг бегали дети, заряженные зимним восторгом, где-то совсем рядом звучала задорная музыка, обозначающая, что там находится каток, и ощущение абсолютно детского, незамутненного проблемами счастья висело в воздухе, пробуждая желание беспрерывно улыбаться и смеяться над самыми обычными, привычными глазу вещами.

Впереди виднелась горка, облепленная малышнёй, и периодически мы вынуждены были отпрыгивать в снежные сугробы на обочине, чтобы освободить дорожку очередному санному кортежу, спешащему пополнить ряды катающихся с горы.

Я чувствовала себя такой безмятежно счастливой, такой умиротворенно-спокойной, что мне хотелось немедленно сделать что-нибудь хорошее всем встречным-поперечным людям: видимо ощущение счастья зашкаливало и настолько превышало норму, что мне необходимо было поделиться его излишками с окружающими.

Еле сдерживая свои желания, противоречащие нормам поведения психически здорового человека, я всё-таки шла вприпрыжку, заговаривала с незнакомыми людьми («Не правда ли, замечательная погода?», «Ой, а это ваша собачка?») и ежеминутно висла на Мишке, зацеловывая его уворачивающееся лицо.

Единственным обстоятельством, омрачающим моё тихое счастье, были забытые дома варежки…

И тут впереди я увидела палатку «Мороженое» и поняла, что больше всего на свете хочу сейчас полакомиться обычным вафельным стаканчиком обычного сливочного мороженого. Обожаю есть мороженое зимой!

Мишка, знающий меня как облупленную, наигранно-тяжело вздохнул и лениво полез за кошельком в задний карман брюк.

В очереди за мороженым мы были вторыми, и пока женщина в шерстяном платке, стоящая перед нами, выбирала эскимо, около нас вдруг абсолютно неожиданно возник грязный и явно нетрезвый мужчина лет пятидесяти.

На нём небрежно были надеты несвежие сальные свитера в несчетном количестве (сотня одёжек и все без застёжек), на животе с трудом было застёгнуто женское пальто с отпоротым воротником и огромной прорехой под мышкой. На ногах у мужчины были валенки с калошами (интересно, где он их взял?), а голову венчала явно украденная, почти новая меховая шапка, натянутая по самые уши.

Обдав нас несвежим перегарным дыханием, бродяга обратился к Мише, как обладателю пухлого кошелька:

• Друг, подай сколько можешь на хлеб…

Расчет мужчины был очень точен и практически беспроигрышен: парень с кошельком в руках стоит рядом с девушкой, на глазах у которой отказать попрошайке чревато моментальному получению звания скупердяя.

Я с брезгливой жалостью взглянула на бродягу и перевела взгляд на Мишу. Как бы это эгоистично не звучало, мне хотелось, чтобы он скорее расплатился с этим омрачающим мою снежную идиллию человеком, вид которого заставлял вспомнить о том, что наша жизнь не совершенна, и чтобы этот грязный человек пропал из моего поля зрения так же неожиданно, как появился.

• Нет, извините, - сказал Миша попрошайке, даже не взглянув на него, и, отвернувшись, дал понять, что разговор с ним окончен, после чего он обратился к мороженщице. – Крем-брюле, пожалуйста, в вафельном стаканчике.

Бродяга растерянно заморгал, зашмыгал носом, грязными пальцами поскреб давно небритую щёку, и в нерешительности посмотрел на меня.

В этот момент моя счастливая идиллия вдребезги разбилась об его взгляд. В нем не было злости, в нем не было обиды или непонимании, в нем не было мысли или цели, в нем не было … ничего. Он был абсолютно, совершенно неосмысленным, этот обрюзгший взгляд человека, для которого каждый день является борьбой за выживание.

Я стояла оглушенная стыдом и… ощущением какого-то бессилия и не стразу заметила, что Миша протягивает мне мороженое, которое я автоматически взяла.

• Пойдем, - сказал Миша и потянул меня за руку.

• Почему ты не дал ему денег? – Хмуро спросила я.

• А почему я должен давать ему деньги? – Парировал Миша, и было видно, что эта тема ему неприятна, и он не горит желанием её обсуждать.

• Потому что у тебя есть, а у него нет.

• Он просит не на хлеб.

• Ну и что? Какая тебе разница, на что он просит?

• Я дам ему денег, а он пойдет и пропьёт их. Значит, я поощряю его пьянство…

• Ну и что? – Я всегда горячилась и перебивала, когда тема разговора задевала меня за живое. - Это его выбор. Кто назначил тебя судьёй? Ты сам?

• Согласен, это его выбор. Сначала он сделал выбор в пользу своей лени и бездействия – когда надо было работать. Потом в пользу своей слабости – когда начал пить. Потом в пользу апатии – когда надо было бороться. А теперь в пользу попрошайничества - паразитирования на теле общества.

• Да откуда ты знаешь, что за судьба у этого человека?

• Я не знаю точно, как там всё у него складывалось в жизни, но если он оказался выброшенным за борт – то это только его вина. И я не умею уважать таких людей, - твердо сказал Михаил. - Меня не научили, понимаешь?

• Ну, как ты можешь так говорить? – У меня не укладывалась в голове эта логика, я нервничала и не могла внятно объяснить, почему Мишины слова вызывают у меня такое явное отторжение.

• Как говорить? Как? Ну, возрази мне… Мой отец поднял троих детей, работая в три смены на заводе, он засыпает с мыслями о проблемах и просыпается с мыслями о том, что он – ответственен за свою семью. Зато куда как проще было бы забить на все эти категории – долга, чести и ответственности – и жить на свете, коптя небо, и потребляя все окружающие блага, ничего не отдавая взамен.

• Зачем тебе нужна вся эта философия, Миш? Кому она нужна? Ты же видишь, что сейчас, когда тебе хорошо, рядом находится человек, которому плохо. И подарить ему кусочек твоего благополучия – ничего не стоит, то есть стоит, но какой-то мизер – какую-нибудь мятую десятку. А ты отказываешь ему в этом, прикрываясь положениями разработанной тобой теории.

• Оля, - Мишка всегда называл меня по имени, когда злился на меня. - Знаешь сколько их, таких бродяг? Людей, которые паразитируют, которые ничего не создают, а только берут? Всем не поможешь…

• Я не говорю за всех. Ты помоги одному! Вот этому! В дырявых валенках и женском пальто! Это он, он один, сейчас находится в пределах твоей видимости и взывает о помощи. Он говорит: помогите, мне плохо!

• Кому плохо, ему плохо? – Миша ткнул пальцем в сторону медленно удаляющегося бродяги. – Да ему в сотню раз лучше, чем мне и тебе, вместе взятым. Он счастливей нас, как ты не понимаешь? У тебя чем забита голова: как устроиться на работу, как помочь маме, как заработать денег, как родить здорового ребенка, и обеспечить ему будущее… Про себя я вообще молчу: я всегда нахожусь в вопросе, как вытянуть свою семью на достойную жизненную орбиту. А он? Он с утра просыпается, когда выспится, и идет просить денег у людей, которые ценой своего здоровья эти деньги зарабатывают. Наберет полтинник – вот уже бутылка водки, наберет еще – вот и закусон. Всё, рабочий день закончен, он свободен как птица в полете. А голова чиста, свежа и не забита ни единой мыслишкой…

• А другую картинку не хочешь? Он просыпается в грязном холодном подвале, а не на белых шелковых простынях, его гниющее, давно не мытое тело покрыто язвами и чирьями, и хорошо если он не болен каким-нибудь неизлечимым туберкулезом с выматывающем кашлем, а то ведь жизнь таких бомжей и бродяг, знаешь ли, не слишком продолжительна, а потом обреченно идет просить милостыню, потому что для таких людей – это единственный вид заработка. Это их профессия. Не больно-то много работодателей захотят доверить работу такому «профессионалу», пусть даже самую дрянную работу, по какой-нибудь разгрузке какого-нибудь тяжеленного груза. А выпивка – это единственный способ сбежать от действительности, сбежать от общества, в котором нет ни единого человека, которому ты не безразличен, общества, считающего его отбросом, бракованным экземпляром. А от мысли, что он – неудачник, ему, кстати, не сбежать…

• Он-сам-ви-но-ват, - Миша злился, а когда он злится, он всегда говорит по слогам.

• Я с этим не спорю! - Закричала я, потому что у меня было ощущение, что Миша меня не слышит. – Но при чем здесь это, Мистер Благополучность?

• Успокойся, - Миша примирительно поднял руки. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что?

• Дай ему то, что он просит. Дай ему денег.

• Денег не дам. Он их пропьет, а я принципиальный противник пьянства.

• А вдруг он действительно голодный?

Миша оглянулся. Метрах в пятидесяти стояла хлебная палатка, источающая запах свежей выпечки.

• Я готов его накормить, устроит тебя такой расклад? – Зло спросил он, и, не дождавшись моего ответа, пошел покупать хлеб.

Купив два свежих, ещё горячих батона, он подошел ко мне, и, взяв меня за руку, с легкой усмешкой сказал:

• Ну что, мать Тереза, побежали догонять твоего бездомного друга?

Мы припустили за бродягой, который выглядел символичной тёмной точкой на горизонте белой дороги, уходящей вдаль. Услышав сзади себя хруст снега, попрошайка обернулся, и, по-моему, даже не узнал нас.

• Это вам, - сказал Миша и протянул ему батоны.

• Мне? – Мужчина удивленно приподнял брови, но хлеб неловко взял.

• Кушайте, он ещё горячий, - сказал Мишка, пытаясь скрасить неловкость момента.

• Спасибо, - робко произнес бродяга и, жадно оторвав горбушку хлеба грязными пальцами, торопливо отправил её в рот: видимо Мишину фразу он понял как приказ.

Я вздохнула и победно взглянула на Мишу. Бродяга действительно был голоден, и просил он действительно на хлеб (потому что был уже нетрезв, а, значит, на выпивку он нашел деньги ещё с утра).

Неожиданно я обнаружила у себя в руке вафельный стаканчик.

• А хотите мороженого? – Вдруг неожиданно для себя спросила я у бродяги.

Он растерянно уставился на мою руку с чуть уже подтаявшим крем-брюле.

• Я уже… лет пять точно не ел мороженого, - ответил он тихо.

• Возьмите! – Я щедро протянула ему своё сладкое лакомство.

• И это тоже мне?

• Берите-берите, - я практически насильно вложила ему в свободную ладонь мороженое, и, потянув Мишу за руку, сказала. – Вот теперь всё. Наша миссия выполнена. Пойдем…

Мы развернулись и пошли обратно по заснеженной дорожке.

• Спасибо, ребята! – Послышался сзади охрипший голос бродяги.

Я обернулась и приветливо помахала ему рукой.

Мы шли молча, за руки уже не держались, но, не сговариваясь, двигались к дому. «Гулятельное» настроение улетучилось, мне захотелось скорее попасть домой, чтобы описать эту ситуацию в дневнике.

• Спасибо тебе, что услышал меня, - тихо сказал я, когда мы уже практически подошли к нашему подъезду.

• Я не понимаю тебя, - задумчиво ответил Миша.

• А я - тебя… - вздохнула я.

Я считаю, что любовь – это способность принимать другого человека во всех его проявлениях, настроениях и ипостасях; принимать, пытаясь понять его необъяснимые подчас поступки, и мириться с теми из них, понять которые не сможешь никогда…

ОСА

Продолжение следует.