Осиные страсти (Часть 26)

Понедельник Наступил декабрь, самый жаркий месяц для компаний, зарабатывающих на организации праздников. Началась предновогодняя сутолока, наплыв звонков от «очнувшихся» корпоративных клиентов, согласование сценариев, кандидатур артистов, номеров, финансовых смет, поток встреч, демонстрирование материалов. Понедельник Наступил декабрь, самый жаркий месяц для компаний, зарабатывающих на организации праздников. Началась предновогодняя сутолока, наплыв звонков от «очнувшихся» корпоративных клиентов, согласование сценариев, кандидатур артистов, номеров, финансовых смет, поток встреч, демонстрирование материалов. К вечеру череда людей, увиденных за день, превращается в собирательный образ клиента, который, умоляюще заламывая руки, стонет: «Найдите ресторан на 29-е декабря, способный принять компанию из 150-ти человек, и чтобы стоимость заказа на одного человека не превышала двух тысяч рублей без алкоголя, у-мо-ля-ю-вас», а потом, доверительно трогая тебя за руку, рассказывает историю, содержащую все уважительные причины, по которым он не смог обратится к нам раньше, хотя бы на месяцок, когда среди тысяч столичных ресторанов ещё можно было разыскать парочку тех, у кого последние числа декабря ещё не забронированы. Когда же ценой неимоверных усилий менеджеров удаётся найти тот единственный ресторан, в котором по счастливой для нас случайности сорвался заказ именно на 29-е декабря, клиент, капризно покусывая нижнюю губу, задумчиво говорит: «А поближе к нашему офису нельзя? А то как мы, пьяные, потом разъезжаться будем?». И хочется закатить глаза, упасть головой на стол, закричать благим матом какую-нибудь непереводимую игру слов, и затопать ногами от бессилия, написать заявление об уходе немедленно, кинуть ему в лицо десятистраничный список обзвоненных ресторанов, но нельзя! Клиент всегда прав, поэтому надо лишь вежливо улыбнуться, и шутливо разведя руками, объяснить: Боюсь, это единственно возможный вариант… Причем подвернувшийся нам по чистой случайности. Фортуна повернулась к нам лицом и призывно улыбается: такую удачу нельзя упустить… И клиент нехотя кивает и брезгливо подписывает договор с недовольным лицом, на котором чётко читается вынужденная покорность судьбе. И так целый день… А впереди ещё минимум дюжина подобных дней. «Мамочки, я не выдержу»! – шепчу я сама себе перед сном, когда гудящие от усталости ноги и пухлая от дат, имён и телефонов, которые надо не забыть, голова не дают отключиться и заснуть. «Соберись, тряпка»! – велит мне мой вечно бодрствующий внутренний голос. «Отстань!» - злюсь я, и успокаиваюсь только тогда, когда Мишка, ворочаясь во сне, заключает меня в железные тиски своих объятий, плотно прижимая к себе, и я затихаю до утра, придавленная его весом и желанием дать выспаться хотя бы ему…Сегодня Алина, начальник отдела развлекательных проектов, на которой замыкались самые крупные новогодние заказы, пришла на работу сильно обеспокоенная чем-то. Дождавшись, пока ребята выйдут покурить, она дрожащим голосом сказала: Девчат, я схожу с дистанции на пару недель… В смысле? – Не поняла я. Я ложусь в больницу. Что-то серьёзное? Да. Профилактический осмотр у гинеколога показал, что моя миома очень сильно разрастается. И врачи говорят, что надо срочно её вырезать, чтобы исключить самое страшное… - Алина недоговорила и заплакала. Девчонки обступили Алину и принялись её успокаивать. «А что такое миома?» - пришло мне сообщение по «аське» от Анечки, самой молодой нашей сотрудницы. «Доброкачественная опухоль матки», - написала я ей в ответ. «А самое страшное – это что?» - спросила недогадливая Анечка. «Самое страшное, это когда доброкачественная опухоль становится злокачественной. А злокачественная опухоль – это рак», - ответила я, предугадывая все Анечкины вопросы. Алина тихо всхлипывала, вытирала опухшие от слёз глаза влажной салфеткой, и рассказывала: Сказали, что вместе с маткой удалят… Ещё не известно точно, не все результаты анализов пришли, но уже консилиум был – вырезать однозначно и как можно быстрее. Я так боюсь, девочки… Алин, самое главное не усугубляй ситуацию своим страхом и паникой. Они - союзники твоей болезни. Конечно, тяжело пережить любое операционное вмешательство. Вырежешь – и всё будет хорошо. У тебя же есть уже ребёнок… - старалась я подобрать нужные слова утешения. Да я понимаю, но у меня даже тремор от ужаса. Алин, насколько я знаю, большая половина женщин живет с миомами. Это как аппендицит – повезет/не повезет. Повезет – всю жизнь с ним проживёшь, и он не воспалится. Не повезет – вырежут и всё. Это же не смертельно, - мне казалось, что я говорю какие-то успокаивающие вещи, но Анечка, например, слушала меня расширившимися от ужаса глазами. Я всё знаю. Я держусь. Но вам придется принять у меня дела недели на две… Конечно, Алин, - бодро кивнула я, но мой внутренний голос тут же подленько пропел: «Забудь про выходные, дорогуша». «Мне стало страшно. Если у каждой второй женщины миома – то значит, может быть, она есть и у меня? Как это проверить? И откуда ты всё это знаешь?» - спросила меня Анечка через «аську». «У меня тоже миома», - ответила я. Анечка, сидевшая через три стола от меня, резко повернулась, посмотрела на меня как на прокаженную, потом неуверенно вернулась к своему компьютеру и написала мне следующее послание: «А она болит? Миома, в смысле». «Если честно, её совершенно не чувствуешь». «А ты не можешь вырезать её сейчас, пока она не начала разрастаться?» «Не могу, миомы не вырезают нерожавшим женщинам», - поделилась я с Анечкой своими познаниями в области гинекологии. «Почему?» «Понятия не имею. Знаю только, что известны случаи, когда миома рассасывается сама после родов. Очень надеюсь, что у меня так и будет…». Алина уже завтра должна лечь в больницу, и провожали мы её сегодня всем офисом, вселяя в неё бравурную уверенность в том, что всё кончится преотлично. Но когда она ушла, передав нам все свои дела и контакты, все молча расселись за свои рабочие места, притихли, уткнулись в свои компьютеры, но – голову даю на отсечение – никто в этот момент не думал о работе…Завал. Рабочие будни превращаются в рабский кошмар.Устаю так, что вечером, когда сажусь за дневник, делаю по пять ошибок в каждом слове. Патамучта очинь хочица выспоца...Я тихо и упрямо впадаю в целенаправленную апатию. Основной признак моей грядущей депрессии – утро без настроения. Просыпаюсь и с невероятным трудом вытягиваю себя из сна, из-за чего начинаю злиться и раздражаться с первых минут бодрствования. И чувствую себя при этом невероятно разбитой. Что ты такая хмурая? – Задорно спрашивает меня в шесть ноль-ноль Мишка, который вскакивает каждое утро бодрячком и бежит делать мне кофе, но я знаю, в чём секрет его неиссякаемой энергии: он спит днём. Устраивать себе ежедневный тихий час (или пару часов) после трёхблюдового обеда на мягоньком диване под ворсистым пледиком – вот самая заветная мечта миллионов работяг, доступная лишь немногим временно безработным счастливчикам. Так вот, один из них, мой выспавшийся счастливчик, каждое утро скачет по кухне, подпевает попсовым мелодиям, живущим в старом радиоприёмнике, пританцовывает в такт музыке, заливисто смеётся над избитыми шутками радиоведущего, приносит мне дымящийся кофе и глядя как я, сделав один обжигающий глоток, выкарабкиваюсь из постели, запутавшись в пододеяльнике, и на четвереньках с закрытыми глазами ползу в кресло, из которого у меня больше шансов добраться до ванной, не заснув по пути, и поскуливаю по пути от жалости к себе, а потом усилием воли выдергиваю себя из плюшевых объятий кресла, чтобы переместить своё бессознательное тело туда, где меня ждёт контрастный душ, и, глядя на мою покачивающуюся фигурку в проёме двери, спрашивает: Ты что такая хмурая? Я осторожно поворачиваюсь, держась за дверной косяк, с трудом разлепляю веки, концентрирую свой ещё не сфокусированный взгляд на Мише и думаю о том, что мне хочется его ударить за этот невинный риторический вопрос. Но я просто обессилено вздыхаю, потом разворачиваюсь обратно, и осторожно «по стеночке - по стеночке» двигаюсь по изначально заданной траектории в сторону ванной…Сегодня снова вставала по будильнику. Мама, возмущенная тем, что дочь, живущая в двадцати минутах езды, навещает её раз в две недели, устроила мне показательные выступления собственных обид. В качестве компенсации мне пришлось сопровождать её на рынок, где мы прошлялись шесть часов и купили ей шикарное зимнее пальто с воротником из чернобурой лисицы. Продавец, провоцируя нас на покупку, спел частушку: Мой милёночек в лесу Убил рыжую лису, А мне с моей фигурою Нужно чернобурую! Чем окончательно покорил маму, фанатку русского народного творчества, и она купила это дорогущее пальто, практически не торгуясь. Но уже дома, меряя его перед зеркалом в прихожей, она недовольно хмурила брови. Опять что-то не нравится? – Спросила я, проходя мимо и пережёвывая бутерброд. Ну и куда мне в нём ходить? – Недовольно спросила мама у меня и, не дождавшись ответа, так как рот мой был занят бутербродом, порывисто сняла покупку.Мишка, - жалобно ною я. – Выходные заканчиваются, а я чувствую себя ужасно разбитой, как старая калоша. Мне кажется, так чувствуют себя бабушки лет восьмидесяти-девяноста… Ты себя накручиваешь, - отвечает Мишка, не отрывая взгляда от экрана телевизора, на котором один накачанный герой боевика дерётся с другим, не менее накачанным и мускулистым героем боевика, причем не понятно совершенно, кто из них – положительный, а кто – отрицательный герой. Да не накручиваю я. Мне кажется, что столько лет, на сколько я себя чувствую, – столько не живут… Тут я почему-то вспомнила, как пару недель назад я зашла в супермаркет – купить свечки для торта на свой юбилей: Дайте мне, пожалста, двадцать пять свечек на торт… Столько не бывает, - ответила мне молоденькая девушка за стойкой. В смысле, столько не живут? – Пошутила я. Нет, просто в пачках всегда 24 штуки. Во всех, - абсолютно серьёзно отреагировала девушка. То есть производители свечек для тортов искреннее полагают, что после двадцати четырех лет люди свечки в торты уже не пихают? Мол, возраст уже не тот, баловство одно… Так? Ай, ладно, давайте две упаковки… Кстати на моём дне рождения эта история, рассказанная мною в лицах, имела шумный успех, и была трижды повторена для опоздавших гостей. Мммммиша, - трясу я своего ненаглядного за рукав домашнего халата. – Может, мне обследование пройти, лечиться пойти? От чего? От хандры? Пойдешь к врачу - хандрологу? Депрессоведу? Апатисту? – смеётся Мишка, который никогда не теряет интереса к жизни, и увеличивает громкость боевика, отчего мне начинает казаться, что эти злодеи лупят друг друга прямо у меня в комнате. Я тупо смотрю на экран. Там снова дерутся двое, но, по-моему, это уже другие герои… Я зеваю от скуки и иду на кухню за оранжевым настроением. Говорят, что оранжевые фрукты - овощи содержат какой-то витамин, который влияет на количество вырабатываемого хорошего настроения. В холодильнике я обнаруживаю оранжевый перец, хурму и апельсины. Говорят, чтобы сделать человеку хорошо, нужно сделать ему плохо – а потом вернуть как было. От безнадёги съедаю целый огромный апельсинище, не смотря на то, что у меня аллергия на цитрусовые. Вот завтра встану, посмотрю на своё лицо, облепленное маленькими краснючими прыщами и … пойму, что сегодня мне было хорошо…Вспоминаю формулу жизненного успеха, которую мне втолковывали на тренингах личностного роста, которыми я увлекалась в подростковом возрасте: «Ты – автор своей жизни и любой ситуации в ней: если тебе плохо – значит, ты сам виноват, если хорошо – ты сам виноват. Значит, ты сам выбираешь: будет тебе хорошо или плохо». «Я выбираю, что мне будет хорошо», – решаю я, и готовлю себе на завтра мои любимые коричневые брючки (суперудобные) и свободную полуспортивную кофточку (ну его, этот официальный стиль!), делаю обалденно красивый маникюр, увлажняющую маску для лица из глины, после которой я прямо ощущаю свежесть и обновлённость моей кожи, и ложусь спать в девять вечера. По крайней мере, лёгкое пробуждение и хорошее настроение назавтра мне гарантировано. ОСА**_ Продолжение следует.**_