Осиные страсти (Часть 13)

   Понедельник Проснулась в относительно хорошем настроении. Всё утро старательно акцентировала своё внимание на радостях жизни и разговаривала сама с собой, как с маленьким обиженным ребенком, потерявшим любимую игрушку: «Ничего-ничего, Олечка, ты сильная, ты умная, ты симпатичная, ты справишься. Смотри, какой вкусный кофе ты сейчас будешь пить! А потом наденешь свой любимый серый костюм с розовой блузкой, накрасишь губы новой розовой помадой с запахом мяты, и пойдешь на работу – вся такая красивая и такая деловая…».

Вот так, под аккомпанемент моего мудрого внутреннего голоса я собралась на работу, и понедельничное утро обошлось без вялотекущих слёз и без размышлений перед шкафом с одеждой на тему: «Мне абсолютно всё равно, что надеть, потому что мне всё равно, как я выгляжу, потому что жизнь моя кончена, и никто меня не любит…».

На работу я явилась бодрая и подтянутая, по пути собрала комплименты от встреченных в коридоре молодых людей, и, улыбаясь искренней, а не вымученной улыбкой, поздоровалась со своим отделом.

• Привет, - вразнобой ответили мои подчиненные, а Иришка, как самая близкая мне сотрудница, находящаяся в ранге подруги, спросила: – Кофе будешь?

Кофе я не хотела, потому что дома выдула две огромные чашки арабики, но, понимая, что альтернативой кофейным посиделкам является одинокое сидение в своем кабинете, в окружении скучных бумаг и договоров, я с энтузиазмом кивнула:

• Конечно!

Минут десять я слушала местные сплетни, наслаждалась созерцанием новой Сашкиной татуировки на бицепсе и с интересом наблюдала за спором по поводу просмотренного вчера ребятами нового фильма – они обсуждали качество спецэффектов.

• Вы вчера в кино ходили? – Уточнила я.

• Да, всем отделом, - кивнул Сашка. – Жаль, что тебя не было…

• А почему вы меня не позвали? – Обиженно посмотрела я на Иру.

Все растерянно замолчали, а Ирочка нахмурилась и сказала:

• Как это «не позвали»? Оль, ты что? Я же тебе говорила, я со среды каждый день тебе говорила: в воскресенье у нас корпоративный поход в киношку. И Сашка приходил, приглашал тебя отдельно, и Маринка, и Светочка…

• А я?

• А ты сказала, что занята.

Я в упор не помнила этих приглашений, да и вообще прошедшая неделя была для меня подернута ватной пеленой апатии и полного отсутствия желания радоваться жизни, но признаться в этом я, конечно, не решилась, поэтому просто широко улыбнулась и ответила:

• Точно! Вспомнила! Но я действительно вчера была очень занята. Вы извините, ребят, в следующий раз я – с вами, хорошо?

Я вдруг почувствовала острую потребность остаться одной. Общество этих людей, которых я любила и уважала, в окружении которых обычно проходило 90% моего рабочего дня, вдруг стало тяготить меня настолько, что находиться с ними в одном помещении стало для меня физически невыносимо. Я резко встала и, поблагодарив за кофе, ушла в свой кабинет.

Но там мне стало ещё хуже. С фотографии на столе на меня смотрел улыбающийся Миша, стопки документов навевали тоску, и мой любимый кабинет, моя уютная крепость, вдруг показался мне холодным и неприветливым. Даже игрушки и сувениры, надаренные мне коллегами и любовно расставленные мною по периметру кабинета, не вызывали во мне умиления и успокоения. Мне не хотелось брать их в руки, потому что показалось, будто все они покрыты толстым слоем пыли…

Раньше я никому не разрешала убираться у меня на столе, потому что обожала это делать сама: каждую игрушечку я протирала влажной тряпочкой, а каждый документ определяла в полагающуюся ему папку. Но сейчас мысль о генеральной уборке вызвала у меня приступ уныния, и я позвонила в эксплуатационную службу.

Веселая уборщица Валя пришла через пять минут.

• Я же ж мыла тут, - радостно сообщила она мне с порога.

• Валя, сделайте, пожалуйста, полную уборку кабинета, - сухо попросила я.

• Так Вы же ж не разрешаете же ж…

• Теперь можно.

• Ладно, я сделаю, мне же ж всё равно же ж, мне даже приятно, что доверяют же ж…

Ещё пару недель назад Валина манера речи мне казалась забавной, и мы с ней часто болтали о жизни, точнее Валя охотно рассказывала мне о своих проблемах, а я молча слушала и угощала её всякими вкусностями к чаю. Валя приехала из Украины, большую часть зарплаты отправляла на родину маме, воспитывающей Валиного сына, а сама жила практически впроголодь, но при этом нисколько не унывала, всегда радостно соглашалась на подработку, и когда я, смущаясь, пыталась «подарить» ей деньги, благодарно кивала и одобрительно подмигивала мне, ловко засовывая мятую бумажку в карман синего рабочего комбинезона.

Но сегодня Валина манера говорить вызвала во мне раздражение, и я, пробормотав себе по нос «заранее спасибо», вылетела из кабинета, даже не попрощавшись с ней…

Я вышла на улицу, и мне стало легче. Сосредоточенные люди спешили по своим неотложным делам; машины сигналили и объезжали фуру, загородившую выезд на дорогу; рабочие, занимающиеся реставрацией здания напротив, сидели прямо на тротуаре и завтракали лапшой, залитой кипятком, из стаканчиков; у палатки, торгующей пивом и сигаретами, как всегда толпилась небольшая кучка похмельных клиентов, выгребающих из карманов последнюю мелочь… словом, чужая жизнь продолжалась и активно бурлила всеми своими красками, призывая меня к тому же. Я отзвонила начальнику, соврала, что я на встрече и вернусь только к обеду, а сама бездумно побрела по улице.

Мне необходимо было сделать что-то экстраординарное, чтобы эмоции от совершенного перекрыли апатию и вызвали всплеск адреналина.

Я остановилась перед дверью, сделанной в виде раскрытых ножниц, и подняла голову к вывеске: «ПАРИКМАХЕРСКАЯ».

Идея родилась моментально. Я вошла и села в свободное кресло. Миловидная девушка с обаятельной родинкой над верхней губой вежливо поздоровалась со мной и спросила:

• Что будем делать?

• Обрежьте мне волосы.

• Сколько сантиметров будем снимать?

• Не меньше метра.

• В смысле?

• Сделайте мне короткую стрижку, под мальчика.

• Вы уверены? Жалеть не будете?

Девушка нежно погладила мои длинные волосы, заканчивающиеся чуть выше копчика.

• Уверена. Жалеть не буду…

Через полчаса я вышла из парикмахерской другим человеком. Мне было непривычно легко: ещё бы, полкило живого веса волос я оставила в парикмахерской! Провожали меня всем салоном, даже администраторша помахала мне ручкой с наращенными ногтями, а девчушка, собиравшая метелочкой мои обрезанные волосы в мусорный лоток, сказала, что «такой улов у неё впервые».

Татьяна (моя парикмахерша) меня, конечно, убьет, и предательства не простит: мы вместе с ней растили мои волосы до нужной длины, чтобы на свадьбу сделать прическу «Водопад локонов».

Кстати, Миша ненавидит короткие стрижки. Как-то раз у меня в волосах запуталась расческа, и я, разозлившись, сказала, что сейчас же поеду и обрежу эти надоевшие длинные космы. А он ответил, что если я это сделаю, он бросит меня в тот же день, потому что волосы и глазки – мои главные богатства, и влюбился он сначала в мои волосы, потом в мою мордаху, потом в мою фигуру и только уже потом – в меня.

В общем, обрезанные волосы стали для меня символом прошлой жизни. Настроение моё резко повысилось, я вернулась на работу, радостно выслушала причитания девчонок на тему: «И не жалко тебе было резать такую красотищу?», и диагноз немногословных ребят, которые сказали, что мне «хорошо, но непривычно», а начальник, загруженный рабочими проблемами, даже не сразу заметил во мне перемены.

В своем кабинете я первым делом перевесила зеркало на стену напротив, чтобы иметь возможность любоваться своим новым образом, а вторым делом – убрала Мишину фотографию со стола.

Словом, весь день сегодня у меня прошел под лозунгом: ХВАТИТ СТРАДАТЬ!

В моей достаточно насыщенной личной жизни не было ни одного молодого человека, о котором я бы вспоминала плохо. По прошествии определенного времени моя память услужливо стирает весь негатив, связанный с каждым из молодых людей, входивших когда-либо в мою жизнь, и оставляет лишь розовые облачка любовной идиллии.

Как правило, это происходит в тот период, когда я ещё одинока и переживаю разрыв с очередным ухажером: то есть даже если мы расстались бурно и скандально, и я неделю прожила, пухнув от злости и ненависти, по прошествии этой самой недели я уже не помню никакого негатива, забываю причины ссор, и начинаю болезненно скучать по приятным моментам, связанным с этим человеком.

Этот период наступил сейчас и в отношении Миши. Мне всё время казалось, что если вдруг мы когда-нибудь расстанемся, то главным плюсом этого события станет тот факт, что отныне я смогу высыпаться.

Сон с Мишей – это особый ритуал. Он не умеет спать в одной кровати, не обнявшись. Поэтому засыпала я всегда у него на плече, в кольце сцепленных им рук. Ночью мне становилось жарко или неудобно, и во сне я всячески старалась выкарабкаться из его стальных объятий. Но если вдруг мне это и удавалось – что случалось крайне редко – то минуты через три он во сне начинал ощущать, что ему чего-то не хватает, и искать меня на кровати, потом находил меня на самом краешке, после чего «утаскивал в норку», кантуя по пути как хочет. Причем всё это происходило в процессе его глубокого сна, поэтому бесполезно было отталкивать его руки или взывать к благоразумию. Первое время я злилась, просыпалась по утрам не выспавшись, да ещё иногда перпендикулярно самой кровати, и сердито объясняла ему, что не могу всю ночь спать «в обнимочку», мне нужно часа два за ночь побыть в своем личном пространстве. Он с пониманием кивал, и, смеясь, объяснял, что «он себя во сне не контролирует».

И мы продолжали спать, ни на минуту не расставаясь за ночь. Всю ночь он таскал меня по кровати, и всю ночь я, полусонная, пыталась выбраться из его тисков. Этот устоявшийся ночной ритуал мы практиковали всё время наших отношений.

Так вот мне казалось, что когда я буду спать одна – глубокий сон станет мне наградой за одиночество, и по утрам я буду испытывать невероятную бодрость и прилив сил, полноценно восстановленных за ночь.

Оказалось, ничего подобного. Я разучилась спать одна. Я не могу уснуть без его объятий. Я не могу согреться под двумя одеялами, потому что никакое одеяло никогда не заменит тепло человеческого тела.

Ночи я теперь провожу в полудрёме, и ни о какой утренней бодрости и речи нет – я просыпаюсь замерзшая, с больной головой, и снятся мне теперь исключительно какие-то размытые образы темных личностей: вооруженные преступники с ножами, пистолетами и другими видами холодного и не холодного (теплого?) оружия. Всю ночь они гоняются за мной, а я убегаю-убегаю-убегаю и ищу те стальные объятья-тиски, в которых я смогу, наконец, успокоено и сладко заснуть без снов, и не видеть эти размытые оскаленные выражения чужих неприятных лиц.

Черт бы побрал эти бессонные ночи, и вместе с ними всю мою бессонную жизнь.

Решила себя лечить от депрессии. Позвонила трем своим самым разбитным подружкам – близняшкам Машке и Наташке и оторве Лариске – и предложила вечером куда-нибудь сходить.

А то у меня каждый вечер – поминки по моей прошлой жизни. Девчонки идею радостно поддержали, и предложили опробовать новый японский ресторанчик, находящийся в двух кварталах от моей работы. Я яростно поддержала эту идею, и в семь вечера уже сидела за заказанным мною ранее угловым столиком в ожидании подруг.

Сначала я хотела позвонить Еремке, но потом поняла, что не готова пока к психоанализу, а просто поболтать с ней не получится по причине затравленной точки в моих глазах. И на её вопрос: «Как дела?», я просто не смогу ответить: «Нормально», потому как врать Еремке не умею. Поэтому девчонок себе на вечер я выбирала по критерию «они не знают, что у меня проблемы в личной жизни».

Пока ждала подруг, ни одна из которых не знакома с понятием пунктуальности, и пила зеленый чай из специальной японской пиалочки, я занялась свои любимым хобби – придумывать судьбы людям, которых я не знаю.

За столиком напротив сидела… мадам, по-другому не скажешь. Вся такая ухоженная деловая женщина, в стильном брючном костюме, подчеркивающем не только стройность талии, сколько цену, которую она отдала за эту роскошь. На ногах у неё красовались туфли, подобранные под цвет сумочки, а не стандартно-черные, потому что «черный – цвет непритязательный и ко всему идет». Сумочка, в свою очередь, приятно гармонировала с шейным платком, который наверняка был куплен ею в самом дорогом бутике по причине плохого настроения. Сразу был заметен своею незаметностью-естественностью грамотный макияж со всеми прибамбасами, вплоть до цвета лака для ногтей, который соответствует тону губной помады, а не «той зелёной кофточке, что надевала вчера».

И вот она, вся такая сногсшибательная, сидит одна за столиком кафе. Ждет кого-то? Не похоже… Зашла перекусить? Тоже мимо. Она явно не голодна, и точно никуда не спешит. Она просто пришла… показать себя.

Потому что вложенные в себя деньги, время и усилия некому оценить. Она катастрофически одинока. Поэтому пускай хотя бы другие посетители этого кафе заметят её, восхитятся идеальностью образа, и, кто-нибудь позавидует её холености, а какой-нибудь одинокий неудачник даже влюбится в неё…

Галантный официант прикуривает ей сигарету. Лучше бы она не курила, ей не идет эта длинная тонкая ментоловая сигарета, лучше бы она боролась за экологию и все такое, перечисляла бы свои несчитанные деньги во всякие благотворительные фонды, спасающие вымирающие виды животных. Это теперь модно. Галантный официант смущенно убирает дорогую зажигалку. В наигранном изнеможении мадам откидывается на спинку плетеного венского стула.

А красавчик с греческим профилем за соседним столиком уже весь напрягся, пораженный её неземной красотой. Он еще не знает, как её зовут, но уже готов бросить к её ногам все виллы, купленные на Багамах, и все свои пятиэтажные коттеджи, понастроенные сразу за кольцевой…

А может, это просто альфонс, почуявший выгодную добычу? Ей, в принципе, всё равно. Она призывно кивнула ему, когда официант поставил перед ней бокал вина и сказал, что это от красавчика с греческим профилем.

Через минуту он уже сидел за её столиком, а ещё через две – гладил её холеные пальчики...

У меня запиликал мобильник. Звонили близняшки Машка и Наташка, извинялись, но у них форс-мажор: мама заболела, надо срочно ехать к ней. Прийти не смогут. «Ничего, девчонки, держитесь там. Маме пожелайте скорейшего выздоровления», - с пониманием отреагировала я.

Красавчик с греческим профилем уже шептал что-то на ушко мадам, а она улыбалась краешками идеально накрашенных губ.

Телефон мой снова ожил. Звонила Лариска. Сказала, что задерживается - стоит в пробке. Я уже начала жалеть, что затеяла эту встречу.

Красавчик и мадам одновременно поднялись из-за столика, мадам кивнула официанту на книжечку, в которой лежал оплаченный ею счет (красавчик, видимо, и правда оказался альфонсом), и направились к двери. Сейчас они, наверное, поедут к ней за порцией секса.

И всё у них получится. Только спать они будут не в обнимочку. Скорее всего, она попросит его уйти - просыпаться в объятьях чужака это мерзко, а ей не хочется портить себе утро. И он уйдет, и совсем не обидится, и они договорятся встретиться на следующей неделе.

Я вдруг подумала, что возможно эта мадам – это я в будущем. Моя привередливость в отношении мужчин даст свои дивиденды, и я всегда буду одна. Сделаю карьеру, заработаю денег, вложу их в себя, а оценить это будет некому, кроме случайных любовников. Мне стало противно. Я отзвонила Лариске.

• Ты ещё в пробке?

• Ага.

• Езжай домой, а то я устала уже…

• Ну извини, Оль, я ж не знала…

• Да всё в порядке, Лар, просто настроение прошло. Давай как-нибудь в другой раз…

Я рассчиталась за зеленый чай и поехала домой. По пути купила пельменей, которыми быстренько поужинала и сразу легла спать. Всю ночь мне снилась мадам, которая целовалась с Мишей. Фу, какая мерзость…

Мне плохо без Миши. Я думаю о нем постоянно и злюсь на себя за это. Сегодня вечером я ему позвонила. Не выдержала. Мне ужасно хотелось просто услышать его голос. Он не взял трубку.

Разозленная донельзя, я поехала домой. Избавлялась от переполняющих меня отрицательных эмоций, прежде всего от злости на себя и свою слабость, я переводила их в километры в час – то есть гнала мою машинку Кристиночку с той скоростью, за которую, наверное, уже не штрафуют, а лишают прав раз и навсегда.

Я до упора выжимала педаль газа, музыка орала так, что под аккомпанемент моей машинной магнитолы вполне можно было просвети небольшую дискотеку прямо на МКАДе. Я ненавижу его! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! И себя я ненавижу!

И вдруг машина стала «чихать» и спотыкаться. Испуганная, я резко сбавила скорость и стала с ней разговаривать: «Ну, прости, прости, подружка, что вымещаю на тебе своё настроение, ну, успокойся, сладкая, ну что ты…». Но Кристинка еще пару раз надрывно чихнула и стала творить что-то совсем невообразимое: перестала подчиняться педалям. «Странно, - подумала я, - раньше помогали мои задушевные разговоры…» и, включив аварийку, стала перестраиваться в крайний правый ряд.

Обогнавшая меня иномарка звонко посигналила и целенаправленно стала парковаться прямо передо мной. «Что надо?» - гневно спросил мой внутренний голос, а я – напротив - робко поинтересовалась у вышедшего из иномарки амбала, который с хмурым выражением лица захлопнул дверь своей машины и уверенно двинулся ко мне:

• Я Вас подрезала?

-Хуже, - амбал явно был мною недоволен. – У тебя из глушителя искра бьет.

Не успев удивиться тому, как быстро мы с ним перешли на ты, я поинтересовалась:

• И что это значит?

-Это значит, что лучше тебе не заводить больше свою колымагу, а то, знаешь, попадет искра в бензобак и…

Я не стала уточнять, что же там будет «и…», не стала возмущаться бестактностью этого олуха, посмевшего обозвать мою красоточку Кристиночку колымагой, но, изрядно струхнувшая, я задала единственно верный в этой ситуации вопрос:

• А что мне теперь делать?

Амбал вздохнул и посмотрел на меня с такой ненавистью, как будто я испортила ему жизнь. Наверное, примерно таким же взглядом я наградила бы Билла Гейтса, который в прямом смысле этого слова сломал жизнь мне и миллионам других женщин. Я бы сначала надавала ему гневных пощёчин, не столько болезненных, сколько обидных, а потом испепелила бы его огненным взглядом, и даже не считала бы потом обидным тюремное заключение, и радовалась бы камере-одиночке, в которую меня моментально упекла бы армия его адвокатов. Компьютер, это лучшее изобретение двадцатого века, отодвинул от мужчины женщину, как лучшее изобретение Бога за последние две тысячи лет, на … надцатое место после Интернета, системного блока, материнской платы и прочих железяк, из которых состоит это чудо техники.

Так вот амбал, недовольно сморщив рожицу, скрылся в недрах багажника своей иномарки, и выставил мне на обозрение обтянутую хлопком брюк филейную часть своего пухлого тела. Вынырнул он оттуда с тросом в руках, и, цепляя мою Кристиночку к своей иномарке, хмуро представился:

• Меня Гена зовут.

• Гена? - удивилась я: амбал явно принадлежал к разряду лиц кавказской национальности, так как его орлиный изогнутый носик напоминал клювик.

Амбал смутился и пояснил:

• Ну-у-у, Васген меня зовут, но Гена – проще…

• Понятно, - кивнула я и улыбнулась ему. – А меня Оля зовут, ну-у-у-у, точнее Ольга, но Оля – проще...

• Я до ближайшего сервиса тебя дотяну, Оля, хорошо? А то у меня нет времени с тобой возиться.

• Спасибо, Гена, - сказала я, вложив в эту фразу всю искренность и благодарность, на которую была способна.

• Ты когда-нибудь ездила на буксире? – спросил Васген.

• Конечно! – гордо выпалила я, а внутренний голос прошипел: «Что ты врёшь!?».

Проехав на буксире восемь километров, вперив пристальный свой взгляд в бампер Васгениной машины, от переизбытка напряжения я растеряла весь свой заряд злости, и напоминала теперь уже не уверенную в себе взрослую женщину, а перепуганного ребенка.

Раньше ремонтом Кристиночки занимался Миша, и я, уверенная в том, что в любом автосервисе блондинку легко разведут на деньги, самоотверженно готовилась пережить этот процесс.

Васген передал мою Кристиночку в надежные руки Рафика, его друга, по счастливой случайности работающего в этом сервисе, а Рафик, оценив масштабы бедствия, объявил мне, что забирает машину на сутки, чтобы сделать переборку двигателя, и обойдется мне это в двадцать тысяч рублей.

Услышав приговор, я заплакала. Во-первых, у меня не было нужной суммы денег – ни с собой, ни дома; во-вторых, я оставалась без моей любимой подружки Кристиночки минимум на сутки; а в-третьих, рядом не было Миши, который поцеловал бы меня в макушку и сказал бы, что всё будет хорошо, а деньги – дело наживное.

Васген долго морщился, глядя как я всхлипываю и одну за другой достаю из коробочки влажные салфетки, а потом тут же выбрасываю их в мусорку, лишь слабо промокнув заплаканные глаза. Он демонстративно возмущенно отзвонил куда-то, а потом сухо сказал мне, глядя в сторону:

• Садись, я довезу тебя до дома.

• Я далеко отсюда живу, - робко предупредила я, страшно боясь, что он передумает.

• Садись.

Оформив все необходимые документы, попрощавшись с Кристинкой и отдав ключи от неё, а также все мои контактные телефоны Рафику, я плюхнулась на переднее сиденье Васгениной машины. Он включил подогрев сиденья, меня разморило теплом и уютом, и все два часа, что мы по пробке тащились до моего дома, я проспала, сраженная впечатлениями от моих невеселых приключений.

Васген припарковал машину в моем дворе и осторожно разбудил меня. Я, сонная, долго не могла понять, где я и что вообще происходит, а когда поняла, то охрипшим ото сна голосом предложила:

• Может, поднимешься чаю попить?

• НЕТ!!! – Слишком поспешно ответил Васген.

• Да нет, - усмехнулась я. – Это не то, что ты подумал. Я просто хочу тебя отблагодарить и просто напоить чаем, хотя поспешность, с которой ты отказался, меня даже обидела. Я же не уродина какая-то…

• Нет, я не хотел тебя обидеть, ты очень красивая, просто мне некогда чаи гонять, меня жена ждет.

• Хорошо, - покладисто согласилась я и полезла за кошельком. – Тогда сколько я должна?

• Ты с ума сошла? Я никогда не возьму денег у женщины!

• Ух ты! – восхитилась я силой характера Васгена. – А как же мне тебя отблагодарить?

• Скажи спасибо, этого будет достаточно, - впервые за время нашего знакомства улыбнулся он.

• Спасибо! – Со всей искренностью, на которую я была способна, сказала я.

• Пожалуйста.

• И передай, пожалуйста, своей жене, что ей очень повезло с мужем!

Васген покраснел, ничего не ответил и стал сосредоточенно выруливать на дорогу.

«Так вот вы какие, настоящие мужчины! Грубые, неприступные, но верные и с добрым сердцем!» - думала я, поднимаясь в лифте к себе домой.

Днем позвонил Рафик и сказал, что я могу забирать машину. У меня с собой было пятнадцать тысяч, я заняла ещё пять у начальника, и вечером примчалась за Кристинкой.

Передавая мне ключи от моей машины, Рафик сказал:

• С тебя десять тысяч.

• Как десять, ты же вчера сказал двадцать?

• Десять вчера уже Васген заплатил.

• Как это? А как же мне теперь ему долг отдать? Дай мне его телефон тогда.

• Нет.

• Почему нет?

• Он не разрешил, сказал, что если ты будешь просить у меня его телефон, чтоб я не давал…

• Но как же мне теперь…

• Не знаю, - пожал плечами Рафик. – А ты не переживай, ему деньги твои не нужны. Он бы вчера и больше за тебя заплатил, просто у него налички больше не было, а банкоматов в автосервисе нет. Ладно, мне некогда…

• Подожди, да кто он такой? Миллионер что ли?

• Так ты не знаешь?

• Нет.

• Странно. Мне он сказал, что сестра его жены.

• Да я его видела вчера первый раз в жизни! И сестры у меня нет!

Рафик засмеялся и, вытерев руки о грязную масляную тряпку, сказал:

• Вот тебе, девушка, подфартило! Дуй отсюда, и свечку поставь за его здоровье… Мне бы таких липовых родственничков, чтоб за меня все долги раздавали!

Я выехала из сервиса на вылеченной Кристинке совершенно ошарашенная. Впервые в жизни чужой человек мне помогает, и делает это абсолютно безвозмездно. Если бы эту историю мне рассказали, я бы не поверила. Спасибо тебе, мой ангел-хранитель. Теперь я знаю, как тебя зовут…

Утром позвонил Миша.

• Привет. Ты мне позавчера звонила? – спросил он.

• Звонила.

• Я не мог вчера говорить. Я был занят…

• Ясно, - ответила я, подавив желание спросить, чем же он был занят.

• Что ты хотела?

• Да так, уже ничего…

• Ну, ничего так ничего. Я пойду?

• Иди, - разрешила я.

• У тебя всё нормально?

• Всё нормально.

• Я не сомневаюсь. Уже нового хахаля нашла?

• Ты о чем, Миш?

• Я видел позавчера, как он тебя привез. Я приехал к тебе - решил, что ты звонила помириться, тебя дома не было, и я решил подождать. И всё видел.

• Что видел? – Я поняла, что он имеет в виду Васгена. - Да это был просто друг, точнее знакомый, я вчера…

• Мне это не интересно, Оль. Удачи тебе в твоей новой жизни, - ровным тоном сказал Миша и сбросил вызов. Я перезвонила, но он уже отключил телефон.

«Детский сад! - Усмехнулась я. – Взрослый мужик, а ведет себя как ребенок!». Но мой внутренний голос удовлетворенно прокомментировал: «Это он ревнует!».

Сегодня я ходила по магазинам и не поймала на себе ни одного заинтересованного мужского взгляда. Этот печальный факт расстроил меня настолько, что я даже ничего себе не купила, хотя шла целенаправленно за брючками и свитером. У меня нет настроения делать покупки.

Кстати, этим словосочетанием сейчас окрашена вся моя жизнь – НЕТ НАСТРОЕНИЯ…

Как бы вымученно я ни улыбалась окружающим, от меня за версту несёт страданием. Люди это чувствуют и обходят меня стороной, как прокаженную. Телефон молчит. И даже мама, которая всегда активно вмешивалась в мою жизнь, куда-то пропала и не звонит, а соседи, которые обычно большую часть времени проводят у меня в комнате, всю неделю меня игнорируют.

Мне даже не верится, что если выглянуть в окно, можно увидеть сотни других людей, которые разговаривают друг с другом по мобильным телефонам, ездят на автобусах, гуляют с детьми и собаками, ходят по магазинам, и… смеются. Неужели им действительно хочется улыбаться? У меня ощущение какого-то глобального одиночества… Одиночества в толпе людей, которым нет до меня дела…

ОСА

Продолжение следует.