Кривое зеркало

При первом взгляде на эту очаровательную женщину у любого мужчины немедленно возникало желание окружить ее любовью и заботами. Но они и не подозревали, кто на самом деле скрывается за обольстительной внешностью, поскольку смотрели в КРИВОЕ ЗЕРКАЛО При первом взгляде на эту очаровательную женщину у любого мужчины немедленно возникало желание окружить ее любовью и заботами. Но они и не подозревали, кто на самом деле скрывается за обольстительной внешностью, поскольку смотрели в КРИВОЕ ЗЕРКАЛО Юлия росла в обычной семье и была самой обычной девочкой. От сверстниц ее до поры до времени отличало одно: роскошные, тяжелые, по-настоящему золотые волосы. И если девочки, достигнув определенного возраста, со всех ног мчатся в парикмахерскую и требуют, чтобы вместо надоевших кос им на голове соорудили нечто эдакое, супермодное и почти наверняка короткое, то Юлии в голову не приходило расставаться со своими локонами. Насмешек она не замечала, во всяком случае они на нее не действовали. И когда на выпускном вечере именно ее избрали “Мисс Выпускницей”, то процентов на восемьдесят это было потому, что устоять перед золотым сиянием, исходившим от ее головки, было невозможно. Дрогнуло не только жюри, но и признанный первый школьный красавец Юрий, который только на этом вечере разглядел Златовласку. А разглядев, уже не смог от нее оторваться. Их роман походил на все романы очень молодых людей. Дело постепенно шло к свадьбе. Внешне они были прекрасной парой: атлетически сложенный высокий брюнет и хрупкая, почти неземная блондинка. И характеры соответствовали: властным лидер Юрий и кроткая, пассивная Юлия. Теоретически идеальный союз. Когда на пятом курсе института они, наконец, решили пожениться, то были в загсе самой эффектной парой, И семейная их жизнь первоначально протекала без особых коллизий и потрясений. Родители с двух сторон скинулись и купили молодым однокомнатную кооперативную квартиру, оснастив ее всем необходимым. А дальше молодые справлялись сами: оба после института получили неплохое распределение, Юрий — в престижный, с хорошей зарплатой “почтовый ящик”, Юлия — в КБ на большом заводе. Детьми обзаводиться не спешили, решили пока “пожить для себя”. Только со временем друзья и знакомые стали замечать, что у “образцовой пары" все далеко не безоблачно. Юлия время от времени появлялась у своих подруг с заплаканными глазами и кротко вздыхала в ответ на вопрос: “Что случилось?” Прямого ответа никогда не давала, лишь туманно намекала на то, как обманчива бывает внешность и как можно опрометчиво связать свою жизнь с... Тут она замолкала, предоставляя собеседнице додумывать остальное. Додумывали, естественно, в меру своей начитанности. Поползли слухи о том, что Юрий пьет, бьет, гуляет налево и направо и откровенно паразитирует на безответной Юленьке. А поскольку Юрий через несколько лет после свадьбы выглядел далеко не лучшим образом: похудел, осунулся и действительно пристрастился заглядывать в рюмочку, то сомнений не оставалось: Юля несчастна. Но она не допускала даже намеков на возможный развод, вздыхала, заводила к небу прекрасные голубые глаза и шептала: — Это невозможно. Я должна нести свой крест. Смирение, по-видимому, придавало ей сил, потому что золотое сияние, исходившее от ее головки, становилось все ярче, глаза — все лучистее и бездонней, а хрупкое очарование — все неотразимей. Охотников освободить Златовласку от тирана-мужа не убывало, но никто не мог упрекнуть ее в том, что она поощряет своих воздыхателей и подает им надежды. Нет, в ее поведении не было даже намека на кокетство — одно лишь кроткое всепрощение. В одно далеко не прекрасное утро Юрий, уже вполне серьезно пивший, хлебнул из приготовленного с вечера стакана “опохмелку” и... через сутки скончался в больнице от острого отравления. В стакане вместо водки оказалась уксусная эссенция. Каким образом это произошло, никто так и не понял. Подозревать Юлию было нелепо: с таким же успехом можно было обвинять в убийстве с заранее обдуманными намерениями трехлетнего невинного ребенка. Молодая вдова облачилась в глубокий траур, который придал ее облику и вовсе что-то неземное, и заявила – не впрямую, конечно, а намеками, взглядами и вздохами, что ее личная жизнь кончена и от этой трагедии она никогда не оправится. Златовласка умела так вздыхать и смотреть, что все понимали ее не хуже, чем если бы она дала объявление в газету. Известно: чем меньше женщина рвется замуж, тем больше искателей руки и сердца будет вокруг нее околачиваться. А уж если она молода, хороша собой и обладает кротким характером, в женихах недостатка не будет никогда. Тем не менее, год Юлия прожила одна. Тосковала, страдала, но, как всегда, со стоическим терпением. Гораздо менее терпеливыми оказались ее ближайшие друзья, которые просто потребовали, чтобы она рассталась с траурными одеждами и нашла себе надежную защиту и опору. Потому что даже каменное сердце дрогнуло бы при виде безмолвных страданий молодой вдовы. Вторым мужем Юлии стал Владимир Григорьевич, давно любивший и боготворивший ее. Был он лет на пятнадцать старше, имел степень доктора технических наук и многочисленные свидетельства об изобретениях, которые приносили по тем временам недурной доход. И квартира у него была — большая и хорошо обставленная, и машина имелась, и дача, и бесконечные заграничные командировки. Внешние данные, правда, были достаточно скромными: не сравнить с покойным Юрием. Но при прочих положительных качествах можно и не походить на Марлона Брандо или Алена Делона. Бриллиант обрел достойную оправу. Юлия повеселела, расцвела, стала всерьез поговаривать о том, что надо бы родить ребенка: уж кто-кто, а Владимир Григорьевич идеально подходил для роли любящего отца. Но ребенка все не было и не было, а года два спустя после свадьбы друзья заметили, что Златовласка опять загрустила, опять у нее заплаканные глаза и темные круги под ними. Всполошились: неужели снова в ее судьбу вполз “зеленый змий”? Как всегда, намеками Юлия дала понять, что на сей раз алкоголь ни при чем. Просто Владимир Григорьевич оказался патологическим ревнивцем, с замашками садиста и терзает ее беспочвенными подозрениями не только с утра до вечера, но и с вечера до утра. И не только подозрениями. Одна из подруг случайно заметила на руках и плечах Юлии синяки. Та, конечно, сказала, что просто ударилась о притолоку, но никого этим не обманула. Ангельский характер Златовласки был достаточно хорошо известен ее друзьям, и никто не ожидал, что она обвинит в чем-то своего мужа. Кое-кто попытался дать понять Владимиру Григорьевичу, что негоже так обращаться с женой, тем более что кокетство и она — это как гений и злодейство, две вещи несовместные. А уж заподозрить Юлию в супружеской измене мог только совершенно больной человек. На что Владимир Григорьевич ответил, что ни в чем Юлию не подозревал и не подозревает, никогда на нее не то что руку не поднимал — голоса не повысил и вообще не понимает, в чем дело. После чего друзья Юлии окончательно убедились в том, что бедной Златовласке опять не повезло: муж оказался ревнивцем, садистом, да еще и притворщиком. Но слово “развод” так и не было произнесено, потому что в лексиконе самой Юлии его не было и быть не могло. — Значит, так и должно было быть, — изредка вздыхала она в кругу наиболее близких ей людей. — Нужно нести свой крест достойно. С нечистой совестью люди спокойно жить не могут, Владимир Григорьевич стал прихварывать, сделался нервным и раздражительным, не мог сосредоточиться на своей работе и быстро утратил прежний вес и авторитет. Юлия ухаживала за ним, как мать за единственным ребенком, но, к ее ужасу и потрясению, Владимир Григорьевич повесился. Без предсмертной записки. Друзья вынесли единодушный приговор: “Совесть замучила”. И вторично убедились в том, что Юлии больше всего к лицу черный цвет. На сей раз она могла даже и не намекать на конец своей личной жизни. И так было ясно, что два неудачных брака подряд — явный перебор. Тем не менее, поклонники не переводились. И это было естественно: тридцатитрехлетняя женщина, в самом расцвете, да еще с прекрасной квартирой, машиной и дачей, не говоря уже про несколько сберкнижек отнюдь не с рублем, чтобы не закрывать счета, на каждой. Любая другая на ее месте жила бы в свое удовольствие. Другая — безусловно, но не Юлия. Единственным удовольствием, которое она себе позволяла, были поездки на дачу с близкими друзьями. Водить машину сама она не умела, электрички были не для ее хрупкой натуры. Поэтому в хорошую погоду на выходные дни собирались несколько подруг и друзей и отвозили Златовласку подышать свежим воздухом, отдохнуть и развеяться. А на даче совмещали приятное с полезным: приводили в порядок сад и дом, собирали ягоды, варили варенье... Да мало ли какие заботы могут быть у хозяйки прекрасной зимней дачи с центральным отоплением и огромным участком! И машина требовала присмотра — не Юлии же в самом деле было этим заниматься! Она и без этого быстро уставала, ложилась в шезлонг на террасе или в саду и кротко просила друзей не хлопотать и не беспокоиться, а тоже расслабиться. Но поскольку эта просьба почти всегда друзьями игнорировалась, то не настаивала. Читала книгу, слушала музыку, просто отдыхала... То, что Юлия нуждалась в постоянном уходе и присмотре, было более чем очевидно. Как, впрочем, и то, что нельзя подвергать ее новому риску встретить недостойного человека и вручить ему свою судьбу. Не то, чтобы эта тема друзьями обсуждалась, но как-то само собой получилось, что один из их компании — Олег — заявил, что готов подставить свое плечо и предложить крепкую мужскую руку несчастной, одинокой и беспомощной Златовласке. Олег крепкими спиртными напитками не увлекался, характер имел ровный и веселый, а руки — так просто золотые. И Юлия его некоторым образом выделяла из остальных друзей. Пусть не было речи об огромной любви, тем более страсти, но мог быть заключен союз по доброму обоюдному расчету. Юлия получала надежного, хозяйственного мужа, Олег — кроткую и отнюдь не бедную жену. А друзья могли быть спокойны: Златовласке не придется страдать ни от алкоголика, ни от садиста. Первый год все действительно было прекрасно и изумительно. Юлия обрела прежнюю воздушную прелесть и уже не появлялась с заплаканными глазами. Олег после работы занимался квартирой, машиной, дачей. И тоже выглядел совершенно счастливым. Правда, о ребенке Юлия уже не заговаривала, туманно намекая на то, что ее надеждам стать матерью не дано осуществиться из-за необратимых изменений в организме, вызванных многочисленными стрессами. Но мало ли семей прекрасно существуют и без детей? Когда на второй год третьего брака Юлии друзья заметили, что глаза у Златовласки снова заплаканы, им и в голову не пришло, что это как-то связано с Олегом. Во второй раз слегка забеспокоились, в третий — попытались спросить, что происходит. Ясного и вразумительного ответа, естественно, не получили, тогда обратились за разъяснениями к Олегу. И... тоже безрезультатно. Олег был мрачен, чего за ним раньше не замечалось, раздражителен и отделывался общими, ничего не значащими словами. А три месяца спустя появился у одного из друзей и объявил, что ушел от Юлии и возвращаться не собирается. Дешевле и проще пойти в зоопарк и поселиться там в серпентарии. Естественно, друзья были шокированы. Сравнить ангела кротости и доброты Юленьку, обожаемую всеми Златовласку, с гадюкой или коброй? Ясно, что у человека "крыша поехала”. Но Олега все знали давно, психических отклонений у него никогда не наблюдалось. Наконец решили собраться в полном составе и потребовать вразумительных объяснений. Олег согласился при одном условии: чтобы Юлии не было. При ней он ничего объяснять не собирается, и вообще его начинает трясти при одном упоминании ее имени. Решив, что нечего зря травмировать и без того несчастную Златовласку, друзья согласились на это условие. И услышали от Олега такое, что сначала не поверили. Потом призадумались. Потом сопоставили кое-какие факты. И — ахнули. Причиной гибели и Юрия, и Владимира Григорьевича была очаровательная Юленька, кроткая фея, тихий ангел. — Год назад я бы и сам не поверил, да что там не поверил, просто морду бы набил тому. кто осмелился бы так оговорить Юлию. Ведь у нас сначала все было прекрасно. Правда, она немного прохладная, даже равнодушная, ну так у разных женщин разный темперамент. И началось все так незаметно, исподволь, с пустяка. Пришел домой с небольшим опозданием — на работе отмечали день рождения коллеги. Выпил рюмку, каюсь, но что такое одна рюмка для нормального мужика, да под хорошую закусь? Но Юлия так рыдала, что я почувствовал себя просто преступником. Клял себя на чем свет стоит: она такую травму перенесла из-за Юрия. а я пришел — водкой пахнет. Нервы... Прощения просил, даже на коленях стоял. Верите? Простить-то она меня вроде простила, но каждый раз, когда я уходил на работу, спрашивала: “Ты сегодня-то придешь вовремя и трезвый или - как всегда?" Неделю терпел, другую, потом вспылил: сколько можно попрекать одной несчастной рюмкой и получасовым опозданием? Голос повысил, не без этого, а она отшатнулась, забилась в угол дивана, рукой заслонилась и шепчет: “Ну вот. теперь ты меня бить начнешь, я так и думала”. Еле успокоил, опять же все списал на нервы и на пережитые потрясения. Только она завела новую привычку: чуть что не по ней — делает вид, что я собираюсь ее ударить. Актриса — куда там ее тезке Юлии Борисовой! Дальше — больше. Я даже не знаю. как это у нее получалось, но постепенно она каждый наш разговор начала сводить к тому, что я на ней женился по расчету. Квартира, машина, дача, деньги. Раз десять в разных вариантах эту глупость повторит, пока не доведет меня до крика. А как только рявкну - сразу забивается в угол, съеживается, дрожит, умоляет не бить. Честное слово, рехнуться можно. Я даже с психиатром консультировался, думал, она не в себе. Все-таки два мужа не своей смертью померли, это не игрушки. Пришел этот специалист к нам под видом моего приятеля, поговорил с Юлией вечер вроде бы ни о чем, а на следующий день мне звонит и говорит: “Ваша супруга психически совершенно здорова, никаких видимых отклонений не наблюдается, нервы — не хуже, чем у всех. Вы, кстати, более нервный, чем она, вам бы лучше своей психикой заняться”. Красиво? Она каким-то образом об этой моей затее проведала и добавила к своей программе новый номер: якобы я хочу ее в психушку сдать, чтобы на свободе жить в свое удовольствие. Мне уже самому начало казаться, что я — законченный мерзавец, терроризирую беззащитную женщину. Один раз от этих мыслей крепко напился. Что потом было - можете сами догадаться. Если она меня хоть один вечер до крика не доводила, то считала, что день ею напрасно прожит. Дошел до того, что стал почти всерьез прикидывать: утопиться или повеситься, по примеру Владимира Григорьевича. Один раз сказал ей: хочешь опять овдоветь — добьешься, наложу на себя руки, только записку оставлю. Знаете, что она мне сказала? "Даже если я эту записку не уничтожу, никто не поверит, что я виновата". И улыбается — ну, как она это всегда делает; кротко, отстраненно, просто не от мира сего, ангел. Тут со мной в первый — и. надеюсь, в последний - раз в жизни случилась истерика. Чуть ли не по полу катался, визжал, рычал... вспоминать противно. И вдруг заметил, что у Юлии на лице неземное блаженство написано. Причем такое, какое я у женщин наблюдал совсем в другие минуты. И после другого занятия. У меня истерика враз прекратилась. Ушел в кабинет и дверь за собой запер. На следующий день помчался к тому же психиатру и все ему рассказал. Он вроде бы обрадовался: “Голубчик, — говорит, — вам бы с этого и начинать прошлый раз, а вы все о нервах, да о стрессах мне толковали. Действительно, больна ваша супруга, только с таким диагнозом в клинику не кладут. Называется это "вербальный садизм". От обыкновенного отличается тем, что она на вас физического воздействия не оказывает, а вы, естественно, физических страданий не испытываете. А словами ведь не только до истерики — до петли довести можно, если ими умело пользоваться. Обычно это у женщин бывает после шестидесяти лет. У мужчин тоже случается, называется старческим психозом. И не лечится. Так что или разводитесь, или терпите, если любите. Вот такое медицинское заключение”. Олег развелся и избегает даже говорить о Юлии. С друзьями у нее тоже наметилось определенное охлаждение отношений: Олег был свой парень, и ему поверили если не на сто процентов, то уж на восемьдесят точно. Но хрупкая, очаровательная Златовласка не испытывала недостатка в новых знакомых, особенно в мужчинах, готовых опекать, холить и защищать милую беспомощную женщину, которую третий муж бросил из-за того, что ей не суждено стать матерью. Так намекает она на причину, по которой Олег ее оставил... Только намекает — взглядом, вздохом, случайной обмолвкой. Хрупкая женщина по-прежнему достойно несет свой крест и ждет очередного рыцаря-избавителя. Такого, который поверит отражению в кривом зеркале и не станет заглядывать за стекло. По крайней мере, до свадьбы.