И пришел Сашка…

Слезая с того жуткого кресла, я «выдала» фразу, повергшую в молчаливый шок даже мою бойкую на язык гинекологиню: «В каком смысле «беременна»?». Но взгляд ее был кросноречив, да и я сама тут же сообразила, что беременной можно быть только в одном, том самом, смысле. Слезая с того жуткого кресла, я «выдала» фразу, повергшую в молчаливый шок даже мою бойкую на язык гинекологиню: «В каком смысле «беременна»?». Но взгляд ее был кросноречив, да и я сама тут же сообразила, что беременной можно быть только в одном, том самом, смысле. Одеваясь и машинально отвечая на ее вопросы, я мучалась мыслями о том, как же я теперь, собственно, буду дальше жить, неужели все то, что я так любила, так ценила в жизни: дружеские посиделки до 5 утра, летние пешие походы, пикники, вкусная, но нездоровая пища, бокальчик вина на закате в объятиях любимого мужа; неужели все это безвозвратно кануло в лету… Теперь я стану мамашкой и перестану быть женщиной. Теперь я располнею, покроюсь растяжками и целлюлитом, грудь моя обвиснет, а в глазах потухнет живой блеск. О, господи, о чем это я ?! Ведь прежде еще как то родить надо… А роды меня пугали неимоверно: я вспомнила жуткую фразу из старого журнала, то ли «Работница», то ли «Крестьянка», прочитанную в далеком детстве: «во время родов женщина испытывает нагрузку, сопоставимую с нагрузкой солдата, в полной боевой выкладке совершающего марш-бросок на 80 киллометров». А какие-то разрывы и швы, периодически обсуждаемые старшими боевыми подругами? Надеюсь, швы не в том самом месте? Я вышла из кабинета обескураженная и бледная, терзаемая тяжелыми предчувствиями. «Ну?!» встрепенулась мне на встречу моя маман, которая, собственно и затащила меня в это злачное заведение под предлогом «тебе уже 26, и 5 лет ты замужем, а ребеночка у вас все нет – не порядок». «Примерно в феврале…» молвила я матушке задумчиво и пошуршала вдаль по коридору – казенные тапки то и дело слетали у меня с ног, а впереди был еще внушительный обход всяких физио- и прочих терапевтов. Практически до 5 месяца у меня не было видно никакого животика. Мы с мужем летали в санаторий на море. В семейном альбоме есть фото с подписью: «Саша у мамы в животике, ему минус 20 недель». На фото я в купальнике, стройная и счастливая. Я купалась, но не загорала, питалась в основном фруктами-овощами, в весе прибавляла умеренно и вообще всячески радовалась жизни. Единственное, что меня смущало, то что слишком уж разные сроки родов ставили мне специалисты. Конец 35 недели, суббота – я чувствую себя отлично, впереди еще порядка месяца ожидания по моим представлениям. В понедельник мне предстоит в поликлинике очередное плановое обследование, сдать еще раз анализы, подписать договор о сервисных (платных) родах с врачом, собрать сумку в роддом, раздать последние инструкции родственникам и т.д., короче, уладить все формальности. Итак, суббота… У нас, как всегда, гости, я бодра и весела, мы смотрим видик, болтаем, желающие пьют пиво, а желающие, но беременные – яблочный сок, муж рассказывает, что завтра мы планируем покупать кроватку и детский комод, кто-то вспоминает свежий анекдот, кто-то втихаря курит на балконе, в общем, идет нормальная жизнь. Точнее, идет последний день такой вот беззаботной жизни. Гости расходятся около полуночи, а я усталая, но довольная, угнездовываюсь спать рядом с мужем. Надо сказать, что устроиться баиньки на последних сроках беременности - это не такая уж маленькая проблема: живот мешает, все вокруг давит, колет, выпирает, масик в животике вертится, бъет пятками тебя изнутри по ребрам, снаружи ворочается супруг, подушки то жесткие, то слишком мягкие – мука! Засыпаю я с мыслью «Ах, скорей бы уж все это закончилось!». Сон был недолог. Ровно в 3.15 я проснулась от какого-то внутреннего толчка. На всякий случай сходила, проведала белого фаянсового друга, подумала там о жизни, с интересом отметила факт, что из меня потихоньку течет какая-то жидкость. Сейчас, когда я вспоминаю те события, я уже не сомневаюсь в утверждении ученых, что мозг беременных значительно хуже снабжается кровью, и потому они страдают слабоумием. Итак, я, как баран на новые ворота, смотрю на прозрачную жидкость, потихоньку капающую из меня, а потом спокойно возвращаюсь в постель – чувствую-то я себя хорошо! Но заснуть мне не удается – какая то тупая боль начинает периодически возникать в нижней половине живота (типа, как во время месячных, только поболит-поболит и сразу же проходит). Я повертелась в подушках, походила по комнате, растолкала мужа, пожаловалась ему на жизнь… Но муж привел железный контраргумент: «Нет-нет, Ален, ты не можешь сейчас рожать – мы же еще ему кроватку не купили. Так что давай, спи.» Аргумент мне понравился, и я еще полчаса позволила себе позакрывать глаза на очевидное. Но тупая боль возвращалась с пугающей периодичностью. Перерывы между ее приступами становились все короче, а сила ее все возрастала. Все это перестало мне нравится. «Нет, - решила я, - дальше терпеть невозможно! Я, разумеется, не рожаю (мы же еще кроватку не купили!), но в больницу съездить надо – там мне сделают укольчик, я благополучно досплю остаток ночи, а утром пойду по магазинам.» На этом муж был безжалостно растолкан. При слове «больница» он как-то весь собрался и взял контроль над ситуацией в свои руки: мой бред про «укольчик, завтра по магазинам…» слушать не стал, вручил мне телефон, чтобы я звонила врачу и в приемный покой, а сам кинулся собирать вещи, попутно, со своего мобильника звоня моей маме. Изначально предполагалось, что муж будет со мной в дородовой палате, а на самих родах будет присутствовать только мама. Ибо, по ее словам, «мужчине там видеть нечего, а вообще он может в обморок упасть.». Итак, я звоню в приемный покой, к счастью, в эту ночь дежурит именно моя врач – святая женщина Баженова Татьяна Владимировна. Внимательно выслушав невнятные описания того, что со мной происходит, она спросила: «Через 20 минут в приемной будете?» - «Нет»,- ответила я. «Тогда жду вас через 15» - и повесила трубку. Муж уже собрал сумку, мама уже вышла из дома, чтобы мы по дороге в больницу забрали ее, а я все еще сидела в ванной комнате, на корзине с грязным бельем и тихо плакала от жалости к себе. Мне предстояло что-то ужасное и я совершенно не знала, что мне дальше делать, и как себя вести, я была к этому попросту не готова – предполагалось, что роды начнутся не раньше, чем через три недели. Но потом я как будто увидела всю эту ситуацию со стороны. «Стоп. – сказала я себе, - Запомни эту минуту – это последняя минута слабости, которую ты позволяешь себе на ближайшее долгое-предолгое время. Сейчас ты вытрешь слезы, станешь спокойной и сильной. Ты выйдешь к мужу, улыбнешься ему и скажешь, что все в порядке. Ты будешь держаться и вести себя мужественно. Ты сможешь!». Кто-то маленький и жалкий внутри меня вопил диким голосом: «Нет, ты не сможешь, мы все умрем, тебе будет больно, ах!..», но я велела паникеру заткнуться, вышла, улыбнулась мужу и сказала, что все в порядке. Мы сели в машину и поехали. По дороге мы встретили мою маму – она стояла на перекрестке, скупо освещенном ночным фонарем, в руках у нее был пакет с тапками, которые мы, конечно же забыли в суматохе, а она догадалась захватить. Уже издали было понятно, что мама светится счастьем и одновременно жутко перепугана.. Когда она села в машину, меня всю выгнуло дугой от боли – схватки с этого момента начались довольно сильные и частые. После того, как схватка прошла, я почувствовала тошноту. В мозгу всплыло, что тошнота в такой момент показатель того, что матка раскрывается очень быстро. Я решила никого не пугать, тем более, что где-то в глубине сознания у меня все же жила надежда на то, что «мне сделают укольчик, и я пойду досыпать остаток ночи, а с утра…». То, что никакого «остаток ночи, а с утра…» не будет, я окончательно поняла только тогда, когда Татьяна Владимировна, осмотрев меня, позвонила домой и сказала кому-то из своих домашних: «У меня здесь еще одни роды, но к 11 я уже буду дома». Итак, из этой фразы я окончательно уяснила две вещи: первое, я это «еще одни РОДЫ», второе, что в 11 все уже будет закончено. Мне оставалось потерпеть всего каких то 5-6 часов. Когда точно знаешь срок, сколько тебе надо промучиться, дышать сразу становится легче. Я решила экономить силы и терпеть. Терпеть меня отправили в дородовую палату. Ах да, нужно сказать, что муж практически тут же оформил «сервисные», т.е. платные роды, поэтому дальше все было очень цивилизованно: отдельная палата с душем и туалетом, свободное присутствие в ней родственников, вежливое отношение персонала. Сделали все маложивописные, но необходимые процедуры, выдали казенную рубашечку фасона «мешок из-под сахара с бантиком» и под белы рученьки проводили в эту самую палату. Самое главное действующее лицо в родах (после будущей мамочки с ее младенцем и ведущего роды врача), это, разумеется, акушерка – ваш добрый ангел, или злой демон (кому как повезет). От нее во многом зависит то, будете ли вы после родов со швами в причинно-следственном месте, или обойдетесь без оных. Мою акушерку звали Татьяна. Когда она вошла в палату я, только взглянув ей в глаза, поняла очевидную вещь: это для меня эти роды первые и единственные в своем роде, для Татьяны же это – работа. Она хороший человек и старается выполнять свою работу хорошо, но вечером она приходит домой, готовит ужин, проверяет уроки у сына (или дочки), смотрит телевизор… В общем, я поняла, что если я буду орать, жаловаться, просить обезболивающего, требовать сочувствия, то понята не буду. А вот если я буду вести себя разумно, выполнять все, что от меня требуется и держаться стойко, то эта женщина будет моей главной помощницей. Поэтому я четко выполняла ее инструкции: во время схватки глубоко и ритмично дышала, во время затишья успокаивалась и набиралась сил. Последующие несколько часов были, наверное, самыми важными в моей жизни. Теперь, когда я вспоминаю свои роды, первым приходит воспоминание не о боли, а о том, что это был какой-то мистический, почти торжественный момент в моей жизни. Очень запомнилось, как я осталась одна в палате. Обычно там всегда еще кто-то был – то мама, то муж, то акушерка, то врач, а тут вдруг в какой то момент все вышли, и я осталась одна. Я подошла к окну, вцепилась руками в подоконник, пережидая очередную схватку, и тупо смотрела, как за окном над заснеженной стройкой, вид на которую открывался из моей палаты, медленно и красиво встает солнце. Когда схватка закончилась, и разум вернулся ко мне, я наконец-то поняла, почему стою у окна и додумала захватившую меня мысль. Это была мысль о том, что вот оно – солнце того самого дня, когда в этот мир придет мой сын. И еще я думала, что теперь этот мир уже не будет прежним, что вот именно сейчас я делаю самое важное дело в своей жизни – бесповоротно меняю этот мир, давая ему нового человека. И тут, на гребне этих каких то мистических мыслей я почувствовала… почувствовала… В общем, я испугалась и закричала. Почти сразу же пришли и врач, и акушерка, и муж. Это начались потуги. Сначала меня поучили тужиться в дородовой, а потом перевели в родовой зал. Через несколько минут все уже было окончено: появился Санечка, весь красненький и какой-то то ли обиженный, то ли сонный. Он жалобно замяукал (так, по крайней мере для меня прозвучал его первый крик), его положили мне на измученный живот и он там слабенько завозился. Он был похож на котенка, инопланетянина и лягушонка сразу. Когда его приложили к груди, он вдруг оживился, проявил искренний интерес и с удовольствием присосался. Потом это чудо увезли мыть, а меня отвезли в мою палату. Но вскоре мы встретились вновь и вот уже почти 11 месяцев мы неразлучны. Вот что я скажу всем сомневающимся: до 26 лет я жутко боялась детей, я не представляла себя в роли мамашки, я боялась родов, боялась располнеть, боялась растяжек, отвисшей груди, боялась бессонных ночей, боялась, став мамой, потерять себя, боялась погрязнуть в пеленках и буднях, боялась… боялась… теперь эти страхи кажутся мне совершенно забавными. Ведь истинное счастье - это когда твое чудо, по пояс перемазанное в банане, йогурте и каше вдруг, во внезапном порыве нахлынувших на него нежных чувств прижимается к твоей груди (прощай, любимая шелковая блузка) и верещит на всю квартиру: «Мамамама! МАМА!», а потом заглядывает тебе в глаза и хохочет.