«Я получила великий дар — жизнь»: история россиянки, которая «прозрела», лишившись глаза после избиения бывшим

«Сама виновата» — эту фразу слышат в свой адрес многие жертвы домашнего насилия. Одни принимают ту реальность, где не могут доказать свою правду, и просто молчат, а другие — годами ведут борьбу за справедливость. Портал «Страсти» уже рассказывал истории россиянок Светланы Грачевой и Александры Ивановой, которые, столкнувшись с жестоким обращением со стороны мужчин, решили до последнего судиться и добиваться наказания для тех, кто поднял на них руку. А теперь мы хотим раскрыть еще одну — Ксении Душановой, сумевшей «прозреть» после того, как бывший возлюбленный лишил ее глаза.

О нападении на жительницу Сочи СМИ писали перед Новым годом. По версии следствия, посреди ночи в ее квартиру проник экс-бойфренд и избил ее ключом от машины. В больницу женщина поступила с множественными переломами и серьезными повреждениями лица. Врачам удалось спасти пациентке жизнь, но не глаз. После сложнейших операций Ксения очнулась в палате и будто в другом мире, где ей предстояло принять свое новое отражение в зеркале, добиваться наказания для виновного, а также стать той, кто сможет объединить женщин, столкнувшихся с домашним насилием. О том, через что прошла россиянка и как она живет сейчас – в материале «Страсти».

— Ксения, давайте попробуем воссоздать вашу историю. Расскажите, когда и как произошло ваше знакомство с человеком, который лишил вас глаза?

— Мы познакомились 29 февраля в Сочи. Я иногда хожу играть в клуб в мафию и в этот вечер заняла первое место среди трех городов, хотя я далеко не профессионал. В общем, была в очень таком приподнятом настроении, в своем ресурсе. И с ребятами после игры мы пошли в караоке-клуб отмечать это событие. В эту ночь, собственно, меня подруга представила ему. Вот так мы познакомились. Он подошел, взял меня за руку и просто сразу же сказал: «Будь моей женщиной». Меня это, конечно, зацепило. Мы весь вечер провели вместе. Он очень активно стал ухаживать, очень внимательно. Его стало очень много. На обед и на ужин дарил цветы. Весь такой обходительный, обаятельный. Спустя какое-то время, конечно, я сдалась, и у нас начались отношения.

— Когда стали замечать, что этот мужчина не тот, за кого себя выдает?

— Спустя месяцев пять я узнала, что он никакой не Николай, оказывается. Он по-русски не писал, я помогала ему составить какие-то документы и увидела, что его зовут иначе по паспорту. Но он очень красиво мне это предоставил. Сказал, что он поменял веру, принял православие в 33 года, и когда его крестили, то назвали Николаем в честь Николая Чудотворца. И вот с тех пор он себя называет Николаем. Ну, в принципе, любые истории он мне достаточно красиво рассказывал, поэтому у меня вообще не возникало никаких подозрений. По поводу своей национальности он просто говорил, что он метис, но в основном называл себя евреем, и русские корни в нем есть. Со временем обещал про другие свои национальности тоже рассказывать. Когда я уже узнала, что он из Азербайджана, ну, скажем так, меня это не смутило, потому что для меня это никогда не имело значения. У меня многонациональные друзья, партнеры, коллеги, и я никогда из-за этого не парилась. И опять же все эти моменты он очень красиво описывал, оправдывал.

— До рокового дня, когда вы лишились глаза, наносил ли он вам побои? Обращались в полицию? Почему не возбуждали уголовное дело?

— Получается, в феврале мы познакомились, а где-то вот в апреле был у него первый такой всплеск ярости абсолютно без причины на фоне ревности. У него все время было завышенное чувство собственности, он ревновал даже просто к проходящим мужчинам, которые на меня смотрели, или к клиентам, к моим коллегам. То есть любой человек мужского пола попадал в поле подозрения. В начале это не было прям открыто, как-то даже иногда в шутку. А потом он нашел переписку с моим клиентом, которая была за год до нашего знакомства. Она была в достаточно неформальной форме, потому что мои клиенты всегда становились моими друзьями. У него случилась вспышка ярости, и он побил меня — ладошками по голове, по телу. Он профессиональный боксер и бил достаточно грамотно. Ну, там были фингалы, синяки. Но когда я уже прошла обследование в платной клинике, оказалось, что последствий гораздо больше. Там ушибы внутренних органов многочисленные. Я, когда снимала побои, очень сильно испугалась. Никогда в жизни меня никто не бил. И для меня это была прям какая-то шоковая ситуация.

Я повезла сына к родителям и в Краснодаре подала заявление. Мне сказали, что передадут его в Сочи. Прикладывала и поломанный свой телефон — он мне напополам его разломал, и прожеванную симку — он просто зубами сжевал ее. Он мне это все тоже объяснял, что все наши проблемы из-за моего телефона, из-за моих контактов. И, в принципе, если бы не это, то у нас бы было все замечательно, и он хотел венчаться, положить мир к моим ногам. Заявлению не дали ход. Сейчас уже, как выяснилось, оно благополучно лежит в архиве. То есть ничего абсолютно не произошло. Уже летом, когда я просто убегала, и он мне откровенно угрожал, он так и говорил, что я никому не достанусь: «Либо ты будешь со мной, либо ты будешь ни с кем, я тебя убью, я тебя покалечу. У тебя нет выбора, не вздумай бежать». Я обращалась в полицию, правда, в устной форме спрашивала, что мне делать. На что мне сказали — нет трупа, нет дела. Не было доказательств. Все сообщения грозные, которые он мне записывал, он сразу же удалял и у себя, и у меня. Причем он у всех так делал, со всеми людьми, с кем общался. Хотя, конечно, при желании можно было найти доказательства. Там и свидетели были на улице, но никто не стал заморачиваться.

— Ваши близкие знали о том, что происходит в ваших отношениях?

— Мои близкие, если говорить про моих родителей, знали. Я же привозила сына первый раз. Я была в таком состоянии в напуганном, вся в синяках. Конечно, они догадывались, что дела у меня нехороши, скажем так. Но я до конца не рассказывала. Знали только совсем близкие подруги, которые были рядом. Все до конца не знали ситуацию, да я и сама, конечно, не понимала всю сложность происходящего. И мне же казалось, что я достаточно сильная, умная, мудрая, чтобы решить вопрос сама.

— Общался ли этот мужчина с вашими сыновьями? Как он к ним относился?

— Старший сын у меня живет в Подмосковье. Общались, но буквально там пару раз по видеосвязи. Это уже было, не знаю, спустя, наверное, полгода, как мы были в отношениях. А младший сын его практически не знал. Он в этом всем практически не участвовал. Я его не презентовала как своего мужчину детям, скажем так. Я к этому была не готова. Он тоже по этому поводу очень нервничал. Но у меня были сомнения, какие-то постоянные качели в отношениях —то все слишком хорошо, то опять какие-то скандалы, истерики. Я не готова была презентовать его детям, как мужчину, с которым я хочу строить будущее.

— Когда вы решили уйти от него? Что стало последней каплей?

— Уходила я несколько раз, наверное, раза четыре. Но постоянно возвращалась и после побоев простила, потому что он извинялся, плакал. Он говорил о том, что это был первый раз в его жизни, что никогда в жизни бы женщину не тронул. Он же по храмам ходит и в Бога верит, он весь такой хороший. Знаете, с намеком таким, что вот я спровоцировала своим поведением. Я больше в себе разбиралась, ходила по психологам, искала в себе причины. Вот почему такой хороший мужчина вдруг решил меня избить? Он никогда не спорил: «Я виноват, прости, я хочу измениться, стать другим человеком». Говорил слова, в которые я снова верила, и мы ходили вместе по психологам и по всяким экспертам. Он прям тренинги посещал. Это, конечно, каждый раз подкупало, что человек хочет меняться. И мне казалось, это значит, что мы можем все решить. Ну, побил он меня один раз, ну были всплески агрессии, мог коктейль на меня вылить или там что-то швырнуть в меня, но останавливался же каждый раз, брал себя в руки.

И я однажды взяла с него клятву, а она для него, как я думала, очень важна. Если он оскорбит, либо поднимет на меня руку — я уйду навсегда. Спустя несколько недель после этой клятвы мы съехались, я только по этой причине все-таки решилась на это. Жить вместе мы стали в начале августа. И вот тогда началась жесть. Был тотальный контроль, телефон он у меня отбирал. Началась уже вообще нездоровая история. Я даже в туалет ходила с открытой дверью. У меня не было вообще никакого личного пространства. Я уже к тому моменту, как сама понимаю, была психически нездорова, сломлена. И у меня появилось очень много денежных обязательств, потому что все это время у меня не было возможности работать, так как с мужчинами мне общаться нельзя было. Были скандалы. Потом я начала работать со своей подругой. Он мне разрешил. В команде был маркетолог, он написал мне сообщение: «Не спишь?» А так как телефон мой был у него в руках чаще, сообщение увидел именно он, а я вообще спала в этот момент. И когда проснулась, случился снова скандал. Он мне говорил: «Я сейчас просто выкину тебя с балкона, ты неисправимая!» А я человека в глаза свои ни разу не видела! Но там уже бесполезно было что-то говорить. Слава Богу, что соседи начали возмущаться. И вот сейчас я понимаю, что тогда он не шутил. Он вполне мог меня сбросить с балкона 11 этажа.

Я попыталась сбежать. Я очень испугалась, потому что опять этот всплеск агрессии, и он схватил меня за волосы, начал по полу тягать, говорить: «Ты никуда не уйдешь. Я тебе сказал, ты моя!» Он мне выдрал клок волос и просто сидел на меня смотрел и признавался, что хотел раздавить мою голову, чтобы я никуда не делась. «Лучше ты умрешь, чем ты от меня сбежишь или кому-то достанешься». И я вот в ту секунду как будто проснулась, поняла, что я в конкретной опасности. На следующий день я напомнила ему о клятве, на что он мне сказал: «Я же тебя не бил». Мы перешли на стадию, когда уже не было ни раскаяния, ни извинения. После этого, конечно, я поняла, что мне нужно бежать. Тогда уже простроила план вместе с подругой. Спасибо ей, что помогала мне, я потихоньку перевозила вещи. Пока он был в спортзале, я сумела сбежать.

— После расставания он начал преследовать вас. Он вас поджидал у дома, присылал угрозы? Почему не сменили местожительство, чтобы скрыться от него?

— Когда сбежала, я жила в Мариуполе у родителей три недели. Я приходила в себя и начинала потихоньку дистанционно работать. Но на тот момент я потеряла свой проект, не было ни клиентов, ни денег, ни сил, ни здоровья. И с нарушенной психикой у меня не было даже просто физических никаких возможностей, потому что работа у меня творческая. Я креативный маркетолог, и я создаю, творю. Естественно, от моего состояния зависит полностью мой заработок. Из последних сил я вот начала работать, и спустя три недели подруга предложила пожить у нее, подкасты записывать.

Я вернулась в Сочи, чтобы восстановиться именно в плане бизнеса. Я уже вообще хотела очень уехать в Европу к сестре, но без денег и с ребенком куда я поеду? Друзья прям «выгуливали» меня по очереди, я сама на улицу не выходила первое время. А он меня нашел в Сочи где-то через недели две, как я приехала. До сих пор не понимаю, как ему это удалось. Он всегда появлялся в тех местах, где я была. В начале он преследовал не с точки зрения убить, угрожать, он хотел все исправить. Снова говорил про венчание. И я как бы методично говорила о том, что все — уже это не работает, между нами все кончено. Потом он снова сменил тактику, сказал: «Да, я с тобой согласен, мы действительно не пара, но я причинил тебе столько вреда. Я вот хочу искупить свою вину». Начал дарить мне подарки. Никогда в жизни этого не делал. Вообще он такой жадный достаточно. А тут он мне начал какие-то брендовые сумки, платья покупать. Я как бы принимала подарки, но говорила при том, что это ничего не значит, ничего не изменит. И он отвечал, что все понимает, просто так вымаливает передо мной и Богом прощение. И всех моих друзей тоже в этом убедил, и психологов, которые с ними работали. То есть он приходил и прям говорил: «Помогите мне ее забыть. Вот я понимаю, что мы не будем вместе, помогите мне с ней расстаться, я страдаю». И да, ребята с ним работали, помогали.

— В день, когда он напал на вас, как все было? Как он попал в квартиру? Был ли он в состоянии алкогольного опьянения?

— Я так подозреваю, это, наверное, потом следствие расскажет, потому что, как он попал в квартиру — им будет виднее. Я подозреваю, что он взял ключи, когда мы у подруги жили пару дней, перед тем как переехать в свою квартиру. Потому что подруга мне потом говорила о пропаже ключей. Но опять же, я не могу об этом судить. А следствие мне не раскрывает, пока идет дело. Непонятно, как он в подъезд попал. В четыре утра он проник в шапочке-балаклаве с закрытым лицом и в халате. По камерам он прям так и заходил в подъезд. Вряд ли бы соседи ему открыли в таком виде.

В четыре утра я открыла глаза. Я спала на диване, а мой сын — на балконе. Он застекленный, как комната, выходит на кухню. Не помню, отчего проснулась. Возможно, от шороха и увидела силуэт. Он стоял ко мне спиной и рылся в столешнице, искал что-то и посматривал в сторону балкона. Я так немного напряглась, потому что там же мой сын спит. В начале мне не было особо страшно. Просто было непонятно, кто там вообще ходит по кухне. Бывшего я за месяц до этого точно занесла в черный список, потому что мне это все надоело. И той ночью я поднялась и спросила: «Вы кто, что вы тут делаете?» А затем он обернулся, и я увидела, что лицо закрыто черной этой шапкой, были видны одни глаза. Тогда уже поняла, что сейчас будет какой-то кошмар.

Он за секунду подлетел ко мне. Я его спугнула, он искал нож. И слава Богу, что вся посуда была в посудомойке. Он из кармана достал ключ от машины, начал им и кулаком меня просто бить в голову. Молча абсолютно. Я не знала, кто это, что происходит. У меня было полное непонимание, но так как я знала, что в соседних комнатах спят дети, в ту ночь я молчала. Я боялась издать какой-то звук, чтобы не разбудить детей, и чтобы они тоже не попали под раздачу. В общей сложности он был минут 20 в квартире, избивал он меня где-то в течение 15 минут. Понятно, что я не все помню. Я вырубалась периодически. Он ключом изрезал, изрубил мой глаз. Просто вот мелкие кусочки, которые доктора потом не могли просто даже собрать, чтобы там заражение не пошло. Мне семь швов наложили на лице, кости поломаны – верхнечелюстная, скуловая, нос. То есть он как-то в одну точку динамично бил.

— Как считаете, какая у него была цель — просто изувечить вас или же расправиться? На что он надеялся?

— Он готовил себе алиби, причем, как даже сам следователь сказал, реально перестарался. Он в эту ночь был абсолютно во всех клубах, его видели. Он там с какой-то девушкой всем записывал кружочки, как счастлив. Ну да, он пил в клубе, но не особо. У него больной желудок, он алкоголь не принимал. Но о том, что он готовился меня убить, очень многое говорит. И я в этом вообще не сомневаюсь. То есть это прям конкретная была подготовка. И эту шапочку он взял, и алиби, и этим халатом обмотался, чтобы кровью не запачкаться, потому что он потом вернулся в ночные клубы, после того, как уехал с квартиры, и еще какую-то девчонку вроде бы дома у себя оставил. И остановился он бить, когда уже я прям откинулась. Я практически уверена, что он подумал, что я уже мертва. Моя голова была просто как розочка распорота. В какой-то момент я смогла укусить его за палец и рассказала об этом оперу, когда он приезжал в больницу. Я ему сказала, кого подозреваю и попросила проверить его палец. А он, по всей видимости, был убежден, что все продумал! И он сам приехал, а на пальце прям конкретный отпечаток зуба. Не очень хорошо подготовился - перчатки не надел. Странно. Ну, не знаю, как говорится, не мне об этом судить. Пусть следствие разбирается. Вряд ли бы он приехал, если бы знал, что кто-то сказал про след на пальце.

Как он потом в полиции говорил, он узнал, что у меня появился какой-то мужчина. Ну, в принципе, в его мире, в его мировоззрении мужчин у меня в день было по несколько штук всегда, поэтому не удивляюсь, хотя сейчас он может что угодно говорить. Даже те же судмедэксперты отрицают состояние аффекта или какой-то ярости, просто потому была серьезная подготовка с его стороны. Это прям продуманная долгосрочная месть.

— Что вам сообщили в больнице, когда вы туда поступили? Сколько потребовалось операций? Долго ли вы пробыли в клинике?

— Больницу я плохо помню на самом деле, там были слайды. Я большую часть провела без сознания. Помню, что меня куда-то постоянно перекладывали, какие-то кушетки, лампы в глаза, медсестры мне кровь оттирали. Я очень много крови потеряла, она у меня прям фонтаном из головы лилась. Помню слайд, когда доктора надо мной стояли и сообщили мне о том, что глаз вытек по дороге и что там абсолютно нет никакой возможности сохранить его. Надо было быстро вычищать, чтобы во второй не пошло заражение. Достаточно сложная была операция. То есть у меня абсолютно сейчас пустая глазница. Там вообще ничего нет. А мне еще предстоят как минимум две операции. Вот третья, походу, назревает, потому что у меня сломана еще рука. Возможно, через две недели окажется, что придется ее ломать заново. Ну, надеюсь, что этого не случится. На следующей неделе у меня операция, мне будут равнять глазную орбиту. Там сломана кость со смещением. И у меня правая часть лица вниз спускается. Сказали, что достаточно сложная операция, должны делать ее одновременно три специалиста. И лор, потому что нос тоже сломан. Офтальмолог, пластический хирург и челюстно-лицевой хирург. Ну, надеюсь, все у них получится наилучшим образом. Потом уже следующая операция — это протезирование, имплантация. В любом случае нужно туда что-то вставлять, ведь нет даже глазного яблока, чтобы, опять же, лицо не съезжало.

Из больницы меня выписали очень быстро. В Сочи лучше не болеть. Меня выписали через шесть дней. Я лежала в офтальмологическом отделении. Это было перед Новым годом, получается. И просто они мне глаз как бы вырезали, полечили, швы наложили и все. То есть там дальше я просила перевести меня или в травмпункт, или в какое-то другое отделение, но как-то не пошли навстречу. Но на самом деле там за счет того, что началась вот эта шумиха, я в больнице, по-моему, 18 интервью дала. Много было корреспондентов, и им это все не понравилось. Но я на самом деле очень благодарна, что они меня приняли, оказали первую помощь, сделали прям хорошо. Мне в Москве это подтвердили. Сейчас вот мне вроде бы как тоже обследование пообещали организовать. До конца еще толком и не знаю, что там. Ну, такое острое знаю, что кости поломаны, внутренние органы отбиты — печень, почка, легкое, ключица вывихнута. Приезжала ко мне девочка-остеопат, мне это равняла. То есть, здоровье до сих пор для меня актуально. Как бы по большей части своими силами восстанавливаюсь.

— Пытался ли бывший связываться с вами после случившегося?

— Слушайте, его-то взяли в этот же день через несколько часов и сразу под стражу, потому что в принципе там было достаточно улик: видеокамеры, соседи видели, свидетели, плюс еще вот этот укус. А я в больнице лежала без сознания. Он почему-то не нанял адвоката, я до сих пор не понимаю, почему. Деньги у него есть. Какой у него план, мне непонятно. Ему выдали бесплатного государственного. Девчонки, мои подруги, спасибо им огромное, уже когда я была в больнице, они сами там тоже нашли адвоката. То есть мы сразу начали активные действия, чтобы он никак не спрыгнул, потому что он хотел там чисто все на разбой перевести. У него задержание до 22 февраля. Потом, по идее, ему продлят срок, пока идет следствие. И в марте, мне пообещал следователь, когда я ездила в Сочи, будет суд. Он связывался через адвоката один раз. Передал, что, если я заберу заявление, он готов отдать мне свою машину. Собственно, все. Никак мы не рассматривали это предложение, никоим образом.

— Тяжело ли было принять то, как вы теперь выглядите? Как решились показать себя в соцсетях?

— Да, самое сложное было — это в первый раз посмотреть под повязку. Это была прям моя первая истерика. Одно дело знать, другое дело — увидеть. Честно вам скажу, это зрелище вообще не для слабонервных. Даже если просто увидеть на картинке то, что с моим глазом, это страшно. А ещё понять, что теперь это твое лицо — это было еще тяжелее. Правда, я чуть не свалилась в такую серьезную депрессию, но, слава Богу. Видите, мы же сразу стали придавать это огласке. Опять же, чтобы было справедливое следствие, справедливый суд, чтобы было меньше шансов у него соскочить. Это мой первый мотив был. Я хотела, чтобы это зло закончилось на мне. Мне стало писать очень много женщин, которых он избивал в Сочи, которых он избивал в Ханты-Мансийске, где он жил, которых он там тоже почти убивал, но они никак не хотят свидетельствовать. Я не могу об этом говорить открыто, потому что они очень боятся, они напуганы. Он угрожал, и я поняла, что имела дело вообще просто с каким-то серийным маньяком. У меня кровь в жилах, как говорится, застыла, и меня удивила вот эта безнаказанность, что человек выходил абсолютно всегда сухим из воды. И я по-настоящему в начале испугалась. Я понимала, что должна сделать все от себя зависящее, чтобы это зло закончилось на мне, чтобы больше у него не было возможности никого обидеть, покалечить. Потом я стала получать все больше и больше писем от женщин, которые почему-то в меня поверили. Я прям плакала в больнице. Просто я не могла это спокойно читать. Думаю, господи, я же никогда не знала, что этот мир существует. Мужской тирании какой-то для меня не существовало. Всегда мужчина был для того, чтобы защищать. И я никогда подумать не могла, что мужчины так себя ведут, и что на нас не обращают внимания, отмахиваются. То есть ты приходишь, обращаешься в любую инстанцию, и на тебя смотрят как будто ты дура. Мужчина — герой, получается, а нам — стыд. Нас избили, а нам стыдно об этом сказать, потому что нас осуждают. «Сама виновата!»

У меня достаточно оказалось сил духа и характера. Я такой, знаете, врожденный борец за справедливость. И я понимаю, что моя история какой-то последней каплей стала. Меня много кто сравнивает с Салтанат. И мне прям писали: «Спасибо, что вы выжили». Потому что вот Салтанат пришлось умереть, чтобы внесли правки в закон. И как-то из личных мотивов это переросло уже в более масштабные. У меня как будто появилась ответственность перед теми девочками, женщинами, которые сами выбрали в меня верить. Появилась такая глобальная миссия. Я действительно хочу повлиять на закон о домашнем насилии, повлиять на закон о сталкинге. Возможно, открыть фонд, объединять женщин, предпринять меры, чтобы этого в России становилось меньше, потому что это просто невозможно слушать и смотреть. Красивые, успешные, хрупкие женщины… Я даже не могу об этом спокойно говорить, я всегда прям плачу, и мне очень обидно. Мы этого не заслужили. Когда я говорю «мы», я имею ввиду именно нас, русских женщин. Почему нас так обесценили? Почему мы стали какой-то разменной монетой, собственностью? Я чудом осталась жива. Мне все доктора это говорят, там просто полмиллиметра вправо-влево, и мой череп бы просто не выдержал. Я получила великий дар — жизнь. И мне хочется как-то отплатить взаимностью, сделать что-то важное. Наверное, как оказалось, для женщин. Я вот так это сейчас вижу.

— Хотите ли в будущем сделать пластику?

— Да, конечно. Очень много мне предложений сейчас поступает. Это очень безответственно с моей стороны, но я очень мало думаю сейчас о здоровье, о своем состоянии. Видите, появилась какая-то большая цель, и у меня весь фокус сейчас сюда направлен. Я прекрасно понимаю, что моя история, как и все остальные, сейчас пошумит-пошумит, а там и затихнет. И я хочу сейчас сделать прям максимум от себя зависящее.

— Почему вы решили освещать свою историю? Не боитесь новых преследований?

— Собственно, поэтому и решилась показать то, как есть, в соцсетях, на всю страну, с призывом и с расчетом, что это дойдет до государственных органов. Мы же молчим, и большинство женщин молчат, и этим, я считаю, сами как будто позволяем мужчинам нас избивать. Мы физически слабее, но это не значит, что мы ничего не можем сделать в этой ситуации. Чем больше нас будет об этом говорить, тем больше мы будем неудобны. С этими мыслями я решила показать ту реальность через свое лицо. Возможно, мой пример сподвигнет девчонок не молчать. Если ты муж, брат, сват, отец — кто угодно, это не значит, что ты имеешь право поднимать руку на женщину. Это мое убеждение. Поэтому мне бы хотелось объединяться с женщинами, которые думают так же, как и я, и влиять на ситуацию. Мы не можем повлиять на нее физически, просто по праву рождения. Меня возмущают, что нас отправляют в какие-то самообороны. Идите, учитесь драться. В смысле, ребята? Но, наверное, если это будет наказуемо по закону, мужчина 300 раз подумает, прежде чем ударить женщину, хотя бы просто из страха сесть в тюрьму надолго. И в принципе не существует закона о преследовании. Я понимаю, да, я обратилась к полиции, а что они сделают? А нет такого закона. И это ненормально, потому что этого много по факту. Один человек — скажем так, это не очень ценно. Но когда нас сотни, когда нас тысячи и когда мы об этом вопим со всех углов, возможно, на нас обратят внимание и внесут правки в закон.

— В личном блоге вы писали, что многие вас поддерживают, но находятся и хейтеры. Как к ним относитесь?

— Ой да, конечно же, 60% хейтеров. Так уж вышло. Когда я призываю помогать, никому не хочется. То есть — я не я и хата не моя. Самое простое, что может сделать человек, это просто обвинить. Да, да, сама виновата. Я абсолютно спокойно к этому отношусь. Мы чем наполнены, тем мы и делимся, я так считаю. Я абсолютно ничего не воспринимаю о том, что у них там внутри болит. Человек, который в счастье, который в радости, он никогда в жизни не будет писать гадости. Несчастные люди стараются стать чуточку счастливее за счет гнобления других. Это больше грустно. За них же грустно. Я про себя все знаю. И на меня это не действует. Это их мнение. Они имеют на это право. Пожалуйста, пусть говорят.

— А близкие были шокированы, когда узнали о том, что с вами случилось? Принесли ли извинения за то, что не верили вам?

— Интересный очень вопрос. Да, очень много друзей, знакомых, каких-то близких, к которым я обращалась за помощью, они очень раскаиваются. Кто-то вслух, кто-то по-другому, кто-то сейчас очень сожалеет, так как мне не верил. Я никого не виню. Это было непросто потому что человек очень сильный манипулятор, он умеет управлять вниманием людей, то есть было непросто на самом деле ему не поверить. Ему даже гаишники верили, когда он ездил пьяный, они его отпускали. Ну вот такая вот у него есть суперсила. Было бы здорово, конечно, если бы он направлял ее в какое-то нужное русло, в созидательное. Но он свой выбор сделал. Есть, конечно, знакомые, которые... Знаете, я сейчас сравниваю вот эту свою историю в жизни с бульоном. Когда мясо кидаешь в воду, всплывает пенка, и ты ее просто вот в раковину убираешь. Вот у меня сейчас в окружении таким образом сразу видно кто есть кто. Это очень интересно. Кто-то наоборот где-то прячется, «спрыгивает», как будто он там ни при чем, чтобы я, не дай бог, нигде в прессе не назвала никакое имя, не рассказала, кто как себя вел. Я никогда этого делать не буду, естественно. Но очень интересный опыт. Такое из серии «показать то, что скрыто». Люди, которые мои, их, слава Богу, достаточно много. И становится все больше и больше. Мы объединяемся, и это круто. А есть люди просто не мои, которые с другими жизненными ценностями, назовем это так. Это здорово, что мы отделяем сейчас семечки от шелухи.

— Как продвигается разбирательство, что говорят адвокаты? Признает ли подозреваемый свою вину?

— Он, по-моему, раз 17 уже поменял показания и очень ведет себя нестабильно. Вначале плакал, раскаивался, заходил через «люблю, не могу». Сейчас часто в отрицание уходит. Он в Краснодаре в изоляторе. Проходит он по 105-й статье. Мы еще добавили потерпевшими двоих детей. Судмедэксперт признал их потерпевшими, так как они психологически пострадали. То есть мы всячески стараемся утяжелить статью, потому что опасность сейчас состоит в том, чтобы он не попал на СВО. В принципе, у него, я убеждена, именно такой план. Мы всячески способствуем тому, чтобы господин Бастрыкин взял это дело под контроль.

— Не выходили ли на связь с родителями подозреваемого? Что говорят те, кто знает его?

— Нет, с его стороны никто не выходил со мной на связь. Насколько я знаю, мама у него. Ну, опять же, он много врал. Но как он мне рассказывал, он с родственниками своими давно не общался, потому что они от него отказались, когда он принял православие. Сейчас я не знаю, чему верить. А те знакомые, которые знали его раньше, они просто все в очень серьезном шоке. Даже когда я ездила в Сочи, те, с кем он занимался в спортзале, конечно, просто не осознают ситуацию, потому что он действительно очень качественно выстраивал себе репутацию порядочного гражданина. Даже в его соцсетях сплошные молитвы, там все про Бога, про семью, венчание, про любовь, доброту. И это работало. Именно так большинство людей его воспринимало. И, конечно, после его поступка просто у людей шок. Я понимаю, что это в принципе история достаточно вопиющая даже для людей, которые никак к этому не относятся. А для тех, кто так или иначе знали его, меня, возможно, нас вместе, для них, конечно, это вообще все немыслимо. Это такая серьезная неожиданность и такое какое-то разочарование. Знаете, вот непонятно, как теперь вообще людям верить.

— После случившегося разочаровались ли вы в мужчинах? Как думаете, сможете вновь построить романтические отношения с кем-то?

— Когда вот я приходила в себя, очень мне было страшно разочароваться. Не просто в мужчинах, в людях и во всем, во что я верила. Я достаточно такой позитивный человек, и я всегда вижу свет в людях, и в его светлую сторону я верила до последнего. Я отказывалась верить, что он своими руками это делал. Мне это вообще было тяжело принять. Он такой очень дуальный человек, то есть в своем положительном он настолько же прекрасен, насколько ужасен в своих отрицательных качествах. Это вот такое яркое соединение черного и белого в одном человеке. И да, мне было страшно от того, что я не знала, как мне не просто верить мужчинам, а вообще верить людям. Но я считаю, что я с этим справилась. Я прям начала сознательно искать подтверждение тому, что добра всегда больше и хороших людей больше. Да, со мной случился вопиющий случай. Но я хочу верить в то, что этот случай для меня закончился, и я вполне себе могу начать другую жизнь и не тянуть за собой этот опыт, не натягивать его на других людей. И, в принципе, моя реальность и есть тому подтверждение, потому что очень много людей меня поддерживает. Прям очень много знакомых и незнакомых. Я каждый день получаю большое количество сообщений со словами любви, поддержки, помощи.

Я сейчас живу на иждивении добрых людей. Девчонки создали фонд, и каждый день туда скидывают 50, 100, 1 000 рублей вообще просто незнакомые мне люди. И я живу за счет добра. Я как будто, знаете, из какого-то самого темного дна совершила квантовый скачок в самый светлый мир, где я выбираю фокусироваться на хорошем, добром, красивым. Я это делаю каждый день, и много мужчин, которые меня поддерживают. Я выбираю радоваться целому глазу. Я же могла вообще ослепнуть и ничего не видеть. Я могла умереть. Мой сын мог умереть у меня на глазах. То есть могло быть столько еще худших вариантов развития событий. Поэтому да, конечно, я верю в любовь. Верю в то, что она в моей жизни случится. И все у меня будет хорошо.

И очень мне помог случай. Когда я сидела на парапете на море, просто пила кофе, смотрела на воду, горизонт, на небо, я так сильно радовалась тому, что я все это могу видеть, что у меня остался один глаз, и я вижу. Тогда ко мне подошел заслуженный бомж России дядя Сережа, как позже выяснилось, вначале для меня это просто был какой-то дедушка, очень опрятно одет. У него голубые глаза были. Он очень так пристально посмотрел мне в глаза и сказал фразу, которая запала мне до глубины души: «Страдания должны очищать душу, а не наоборот». Мы с ним сидели, плакали на парапете, смотрели на море, и он прям взял с меня обещание, что я прощу всем сердцем, и меня это освободит. В тот день я простила, простила сердцем. Я не хочу мстить. Нет у меня такой задачи. Я не хочу ненавидеть. Я не хочу туда отдавать больше столько энергии. Я уже очень много отдала в эти отношения, этому человеку. Да, у меня есть здравый смысл. Я, понятное дело, хочу, чтобы каждый, скажем так, получил по заслугам. И он ответил за свои поступки. И чтобы никто больше от его рук не пострадал, и чтобы я осталась жива, потому что я понимаю, что, конечно же, он будет мстить. Я в этом никак не сомневаюсь. Теперь я думаю, это смысл его жизни.

— Чего вам удалось добиться своей борьбой на сегодняшний день и какие цели перед вами стоят сейчас? Какое наказание для него хотите?

— На сегодняшний день у меня появилась такая идея – я организовываю сейчас социальное движение. Назвала его «Женский спецназ», где мы объединяемся с сильными женщинами. Теми неравнодушными, кто разделяет сейчас мои ценности, мою миссию. Ко мне буквально сегодня пришла девочка, которая нашла мой контакт, записала мне кучу слезных сообщений, что она сбежала в пижаме от мужчины, который ее избил. И сколько этого много! И я хочу свой организовать благотворительный фонд. Возможно объединить уже те фонды, которые существуют на сегодняшний день. Ведь самое страшное — это оказаться в одиночестве.

Также после выхода сюжета про меня на телевидении дали ход закону о сталкинге, и, возможно, в марте он уже будет подписан, и будет наказание за преследование, чему я тоже несказанно рада. К нашему движению присоединилась депутат Госдумы Ксения Александровна Горячева. Я только формирую для себя, как это все будет. Наша женская сила в объединении, в поддержке друг друга. Это очень важно. Самое страшное, что со мной случилось — я потеряла веру в себя. Он меня убедил в том, что я никто и что нет у меня другого выхода, кроме как терпеть, прощать. Конечно, прежде всего хочу повлиять на закон о домашнем насилии, потому что безнаказанность, ужасает, развращает и способствует тому, что этого все больше, больше и больше. Для него конкретно я хочу, чтобы он ответил за свои поступки. Я считаю, что это было покушение. За это предусмотрено 12-15 лет тюрьмы. И да, его точно нельзя выпускать на свободу. Мне кажется, это уже не человек, а некий монстр, не побоюсь этого слова. Мне очень жаль, но в нем победила тьма.

В борьбе за справедливость и объединение женщин Ксении помогает правозащитница Светлана Грачева. Она отметила — произошедшее в очередной раз доказывает, что необходим закон о сталкинге: «Произошла чудовищная трагедия, которая лишний раз подтверждает, что нам нужен закон «О сталкинге», если его не принять, то преследователи будут чувствовать свою безнаказанность. Я обратилась к депутату Государственной Думы РФ Ксении Александровне Горячевой, она меня услышала, и помощь пострадавшей уже оказывается. Ксения Александровна, как мне стало известно, направила свой депутатский запрос в СУ СК РФ по Краснодарскому краю и держит контроль данной истории. От себя добавлю, что я всегда готова прийти на помощь, если она необходима женщинам, которые подвергаются домашнему насилию и преследованию со стороны своих партнеров».