Мой экстремальный отпуск (2)

окончание, начало здесь Я вскочила, потому что мне стало стыдно – не предложить гостю чаю! И меня тут же перестал мучить вопрос, откуда же он взялся, этот человек. Пару кружек я взяла возле палатки, почему-то мне не захотелось будить мужа. - Он не очень горячий, - начала я и увидела, что котелок уже висит над костром, а костер разгорается, потрескивая. - Сейчас согреется, - коротко сказал гость. У него был очень приятный голос, низкий и глубокий. окончание, начало здесь Я вскочила, потому что мне стало стыдно – не предложить гостю чаю! И меня тут же перестал мучить вопрос, откуда же он взялся, этот человек. Пару кружек я взяла возле палатки, почему-то мне не захотелось будить мужа. - Он не очень горячий, - начала я и увидела, что котелок уже висит над костром, а костер разгорается, потрескивая. - Сейчас согреется, - коротко сказал гость. У него был очень приятный голос, низкий и глубокий. Издалека? – спросил он. Из Санкт-Петербурга. Бывал там? – неожиданно для себя я обратилась к нему на «ты». Нет. Но когда-то хотел побывать… Давно здесь? Мне почему-то показалось, что он сам знал ответ на свой вопрос. Но я ответила. С ним интересно было говорить. Нет, не очень, неделю. Половина маршрута. Вообще-то, немного устали. А тут еще снег пошел… Я разговорилась… Рассказала, как в Даутской щели нас накрыл снегопад, как замерзали руки, как чуть не оставили на склоне веревку – трудно было снимать… Потом, вернувшись к началу похода, вспомнила о синих рододендронах, которые росли по склону и были необычайно крупными и красивыми. Я тогда никак не могла найти нужный ракурс и сфотографировать Ленку в цветах... Еще зачем-то я добавила, что очень люблю Лешку и всегда волнуюсь, когда он уходит без меня в горы. Мой собеседник налил нам чай. Он слушал внимательно, иногда подкладывая в огонь сухие веточки. Я с улыбкой вспомнила, как мы ползали, выискивая их – можжевеловые кусты встречаются здесь редко, очень трудно ломаются, но уж очень надоел примус. Было уже далеко заполночь. Мы молча сидели у почти сгоревшего костра. Молчание не тягостное. Так молчат, когда слова просто не нужны. Я вновь разглядываю гостя. А ты здесь давно? Здесь..? – эхом отозвался он. И мне показалось, что слово в его устах приорело необыкновенно широкий смысл, - я в горах с 1876 года. Я почувствовала, что он говорит правду. А гость спокойно продолжал… Пятеро мужчин совершали зимний поход. С погодой не везло с самого начала. Внизу – дождь. Выше – снег, ветер. Палатки срывало. И было страшно на подъемах. Казалось, ветер хочет сбросить людей в пропасть. Снег легко сходил небольшими лавинами. Один из идущих чуть не попал в такую лавину. Он скатился далеко вниз, и четверо долго ждали, пока он поднимется к ним. После очередной ночевки выяснилось, что Дитер отморозил пальцы на ноге. Теперь он хромал и все время отставал. От перенапряжения, от высоты и постоянного чувства опасности между этими пятью часто вспыхивали ссоры. Каждый в душе проклинал тот день, когда решил пойти сюда. А погода словно издевалась. Глубокий снег скрывал трещины на ледниках, все время приходилось работать в связке. И когда под перевалом (неважно, под каким – посмотрел он на меня, и я не стала спрашивать) руководитель, завязав петлю на одном конце веревки, в ожидании посмотрел на группу – кто пойдет с ним вешать страховку? – никто не двинулся с места. Все слишком устали, а он был слишком раздражен, чтобы позвать кого-то. Поэтому он отстегнулся и пошел вверх без страхующего. На снегу осталась страховочная веревка с пустой петлей для карабина… Никто не отметил мгновения, когда его фигура исчезла из виду… Снова пошел снег. Ветер забивал его за воротник и в рукава. Снег был сухим, словно песок. Четверо стояли перед провалом в снегу. - Вольфганг! Отозвался ли он? Каждый из них услышал далекий крик. А может быть эхо или завывание ветра…Они молчали… Под ногами лежала веревка с петлей… Спускаться вниз, в трещину? Это еще одна смерть. Где гарантия, что Вольфганг жив? Веревки все равно не хватит… Порыв ветра чуть не столкнул их в темный провал. Нужно уходить. Он все равно погиб. - Он жив, жив, жив…- сверлило в мозгу у каждого, - но что я могу сделать? Уходить… Они не смотрели друг другу в глаза. Они уходили… - Герман!.. – Голос? Ветер? – Герман! Помогите!.. Свежий снег несло по склону, заметало следы… Послышалось. Нужно идти вниз. И они пошли. Быстро темнело. Поставили палатку. Всухомятку – не потому, что хочется, просто надо – перекусили. И легли спать. - Герман! Он вскочил: - Вольф! Где ты? – он быстро обувался. Ветер успокоился, появились звезды. - Вольфганг!!! – заорал он вдруг, - Я иду! – он побежал по глубокому снегу. Он должен спасти Вольфа. Там, на дне трещины, друг умирает, медленно вмерзая в лед… - Я иду!!! – кричал он на бегу. - Я иду!!! – кричал он, срываясь в бездну. – Вольф! Я иду!…Утром трое нашли следы. Следы вели от палатки и дальше, к пропасти… Сначала неуверенные, потом широкие, словно Герман куда-то спешил. У края следы обрывались… Там, за краем, ничего не было видно. Надо уходить вниз. Веревка обледенела. Траверс был опасным. Скользким. Снова ветер. Оглянувшись Дитер увидел черный силуэт. Прямо над ним на карнизе стоял… - Вольф? Что ты там делаешь? – а замерзшие пальцы уже сами отстегивали карабин – Я сейчас помогу тебе, старина! Дитер, бросив страховку, карабкался зачем-то вверх по скользкому склону. Ярко встала перед глазами картина: лето, река, Вольфганг хохочет и протягивает ему руку, вытаскивает из воды. Дитер свалился с берега и очень испугался тогда – он не умел плавать. Картина исчезла, но смех продолжал звучать. - Вольфганг! – Дитер висел на выступе и руки уже потеряли чувствительность. На карнизе никого не было. Его пальцы разжались. Их осталось двое. И они боялись друг друга. Боялись этих гор. Особенно боялись ночи. Их было двое, и они же не верили, что смогут спуститься вниз. Генрих исчез неожиданно. Он пошел за водой. Шум реки отчетливо слышался за камнями. Он не вернулся… Последний из группы вышел к спасателям, полупомешанный, отморозивший пальцы на ногах и руках. Бормотал о своей вине и чьей-то смерти, о лавинах и голосах, о ветре, который смеялся над ним. Маршрут не был пройден. События остались лишь в документации, где значилось: «Из-за сложных погодных условий группа из пяти человек не прошла маршрут. Четверо погибли.» Зимой в горах трудно искать погибших. Да и где? Они навсегда останутся с горами… Уже почти рассвело. Предрассветный час в горах я люблю. Это особенный час пробуждения новой музыки нового дня. Вольфганг! – окликнула я его, потому что увидела: он встал и уходит. Ночной гость обернулся, посмотрел на меня синими, холодными, спокойными глазами. Горы не прощают предательства. Я поняла, зачем он это сказал. Он уходил прямо к восходящему солнцу. Черный силуэт на ярко-оранжевом фоне. Черный… "Черный альпинист" - сложилось у меня в голове. А глаза уже сами закрывались. Я заснула. Проснулась в 6:30 и удивилась, что сплю у погасшего костра, а не в палатке. Полог напротив раздвинулся, выполз заспанный Славик: Юлька! Твое лицо выражает особенную гамму чувств. Я бы назвал это тихим восторгом или глубоким размышлением. Надеюсь, ты размышляешь о том, что мы будем завтракать? Он подошел ближе: - Дров нет…Нужно газ доставать. И кружки кто-то не убрал. Кружки… Они стояли одна возле меня, а другая по ту сторону костра. Я вспомнила свой сон. Сон? «Черный альпинист», - эхом прозвучало у меня в голове… А поход наш был удачным! Была дневка у реки. Было много грибов и черники, был айран на коше. И очень не хотелось расставаться. Потом, уже на вокзале, в Питере. Еще в горах, в конце нашего похода я сказала Лешке то, что давно уже хотела сказать: Я говорила с Черным Альпинистом… И он сразу поверил мне: Подожди, дома расскажешь. И я рассказала дома, лежа в постели с кружкой горячего черного кофе, а он внимательно слушал меня: Нашим говорить, наверное, не стоит. И я согласилась. Каждый раз, когда он ведет группу, я вспоминаю Вольфганга. И прошу его сберечь моего мужа. И каждый раз слышу его слова: "Горы не прощают предательства. Не прощают…"