Осиные страсти (Часть 38)

   Понедельник Сегодня прямо с самого раннего утра я на ногах. Планы на день – купить красивейший и оригинальнейший наряд и аксессуары к нему. Причины тому две: во-первых, я сто лет не покупала себе одежду, так как в последнее время основные мои выходы в свет осуществлялись, как правило, либо в продуктовые магазины, либо на собеседования, а во-вторых, на этой неделе – 8 марта, день, в который выглядеть непрезентабельно просто неприлично.

Целый день моталась по Москве, но сделала это не зря: наряд найден, куплен и скомпонован. Черное приталенное платье с красивым вырезом декольте и красный оригинальный пиджак. Смотрится умопомрачительно при наличии красных туфелек на каблуке, которых, естественно, нет ни в одном из обувных центров! Ну что за напасть! Пришлось заменить их черными босоножками…

Уже затемно я возвращалась домой. На заднем сидении машины валялись пакеты с покупками, радио голосом Юрия Антонова старательно верещало его старый хит, и я, уставшая, но довольная прошедшим днём, громко и однозначно фальшиво, пользуясь тем, что меня никто не слышит, орала вместе с певцом: «Летящей походкой ты вышла из мая-я-я-я-я и скрылась из глаз ля-ля-ля-ля-ля-ля-я-я-я-я-я!!!!»

Дорога была скользкая, и я ощутила это, когда из-за своего сольного концерта чуть не пропустила поворот к себе во двор и вынуждена была резко затормозить, из-за чего машину слегка занесло.

Я резко вывернула руль и вздохнула спокойно только когда вписалась в поворот.

«Эй, подруга! Не лето же! Не хватало ещё в аварию попасть!» – сердито отчитал меня мой внутренний голос, и я предельно осторожно, практически крадучись, направилась к месту парковки.

Целый день драила квартиру, готовясь к празднику. Итог – чистота, порядок и уют во всех комнатах и даже в кладовке.

Целый день провела на кухне, готовясь к празднику. Итог – салаты, мясо по-французски и пирожки со свежими ягодами.

Наступило восьмое марта. Международный женский праздник – день, когда женщина, проснувшись и обнаружив на прикроватном столике букет поникших тюльпанчиков и чашку дымящегося кофе, понимает, что сегодня она будет только женщиной, любимой, желанной и единственной. Это утро, и весь следующий за этим утром день принадлежит исключительно ей.

Сегодня только ради неё будут совершаться рыцарские подвиги, вроде побега по малоаппетитной весенней слякоти в ближайшую палатку за цветами, приготовления весеннего угощения в виде порезанного огромными рваными ломтями помидора в компании с искромсанным огурцом, щедро залитыми майонезом, или сознательного отказа на целый день от старого, местами рваного и протёртого от времени трико, в котором так удобно смотреть телевизор, и замены его на приличные брюки с плохо проглаженными стрелками, в которых не стыдно показаться на глаза гостям. Ну что тут скажешь, хороший праздник!..

С утра мы отправились поздравлять с «восьмыммартом» мою маму. Она как всегда была чем-то недовольна, встретила нас вежливо и слегка натянуто улыбаясь, благосклонно приняла подарки, после чего стала накрывать на стол, резко отказавшись от моей помощи и ворча при этом, что для неё уже давно праздники превратились в обузу, а помощи ждать неоткуда.

• Мама! – Укоризненно сказала я, расставаясь с остатками хорошего настроения. – Ну, хоть сегодня не начинай…

Я, как всегда, в обществе мамы чувствовала себя напряженной. Настроение на любом мамином празднике зависело исключительно от её настроения, а мама моя была как всегда непредсказуема. Она могла превратить праздничное пиршество в поминки по её безвременно ушедшим мечтам, когда все гости с удрученно вытянутыми лицами будут сидеть и слушать какую-нибудь жалостливую историю из её жизни, которых у неё полным-полно припрятано в загашничке.

Или ни с того ни с сего запеть красивым переливистым голосом её любимую русскую народную песню «На Муромской дорожке стояли три сосны», не обращая никакого внимания на то, что гости ещё не готовы перейти к концертной части программы, потому как все ещё трезвы, веселы, да и салаты на столе ещё не перепробованы. Или устроить такое неподдельное веселье, что гости потом будут долго вспоминать, «как здорово они на той неделе посидели у Савельевых».

Единственное, что входит в обязательную программу праздника и демонстрируется на каждом мероприятии нашим гостям – это аттракцион прилюдного бросания камня в мой огород.

Мама моя никак не может смириться с тем, что я выросла и «вылетела из гнезда», и поэтому на глазах у гостей и родственников традиционно говорит какую-нибудь гадостную подколку на этот счет, которая заставит меня серьёзно напрячься, густо покраснеть, против воли обидеться на маму, и с трудом сдержать себя, чтобы не броситься оправдываться, заглядывая всем в глаза и объясняя приторно-сладким голоском, что на самом деле всё обстоит иначе.

• А я тут как-то пру на себе продукты, две сумки тяжеленные, так в транспорте никто даже не подумает место уступить… Надо теперь еще мешок картошки купить, а как я его на себе донесу – пенсионерка-то…

• У меня давление скачет, но это же никому не интересно… Полежу, горсть таблеток съем – вот вроде и вылечилась. А если со мной что случится – так небось спохватятся через неделю…

• Дочь-то у меня совсем самостоятельная стала, мать ей совсем не нужна, мать теперь старая дура, её и слушать нечего – своим умом живёт, слова не скажи!..

• А я такую тяжелую жизнь прожила, безрадостную… Думала, хоть в старости дочь моя меня порадует. Ну, где уж там…

Обычно в этот момент Мишка сильно сжимает мне коленку под столом, и боль, пронзающая меня, отрезвляет меня, и я переключаю свой гнев с мамы на Мишку:

• Ты что? – Начинаю шипеть я, потирая коленку с застывшим красным следом от Мишкиной пятерни. – Больно же!

Чувство несправедливого обвинения гложет меня всю оставшуюся часть праздника. Так и хочется встать и сказать: «Ну, зачем ты так, мама? Ведь я же каждый день спрашиваю о твоем самочувствии, приезжаю с продуктами, стараюсь рассказывать, что новенького происходит у меня в жизни… Ну зачем ты… ВРЕШЬ?».

Тысячи раз мы с Мишкой обсуждали эту ситуацию, тысячи раз я убеждала себя, что это её специфическая форма меня любить, она одинока и скучает по мне, поэтому таким нетрадиционным способом привлекает к себе моё внимание – да-да-да, я всё знаю, но черт побери! Ещё не разу я не смогла просто пропустить её подколку мимо ушей, не заметить её, как упорно учит меня Мишка, а каждый раз вспыхивала и устраивала маме столь же традиционные разборки после праздника, призывая её объясниться и впредь не выставлять меня неблагодарной идиоткой перед родственниками и гостями.

Сегодняшний праздник прошел по привычному сценарию: я с трудом сдерживалась, чтобы не вспылить, Мишка беззаботно шутил, с аппетитом ел жареную курицу и свободной рукой выворачивал мне коленный сустав, привычные ко всему гости-соседи непринужденно улыбались…

Получив от мамы в качестве подарка кулёк претензий и новую пижаму, после праздничной восьмомартовской промывки мозгов мы отправились к Мишкиным родителям, которые также ждали нас за накрытым столом.

Домой мы вернулись без десяти двенадцать, и в последние десять минут праздника, уже вдвоем, выпили шампанского за здоровье всех женщин.

Позвонила Мишина мама – спросить рецепт пирожков. Мы мило поболтали на всякие женские темы, обсудили вчерашний праздник.

• Кстати, Миша забыл у нас свой шарф, - сказала Ирина Борисовна, его мама.

• Он у меня такой несобранный, - начала я и осеклась. – Я хотела сказать, у нас…

• У тебя, у тебя, - явно улыбаясь, ответила Ирина Борисовна. – Я тебе его уже отдала.

• Мне кажется, в данном случае он мне не совсем отдался. Он наш с вами поровну, - деликатно вырулила я и подумала: «Какая же всё-таки она милая!».

Никак не могу перестать сравнивать наших мам. Мне обидно, что практически по всем пунктам, особенно в вопросах взаимопонимания, моя мама… проигрывает.

Я знаю, что это неправильно, некрасиво с моей стороны, так думать, но что поделать – врать себе я не могу: я хочу, чтобы моя мама хоть немножко была похожа на Мишину. Ирина Борисовна всю жизнь окружена любовью и детей, и мужа, и родственников, она переполнена этой любовью и щедро дарит её всем окружающим, заведомо любя всех, даже незнакомых людей. А моя…

Я думаю, моя мама стала такой потому, что очень долго живет одна, без мужчины, а это накладывает отпечаток и на характер, и на образ жизни, и на отношения… Она никак не может простить окружающему миру то, как жестоко он с ней обошелся, и подсознательно мстит ему, злясь на тех, кто отказывается ненавидеть этот мир вместе с ней.

Людей, радующихся жизни, она настороженно осуждает, безжалостна к ним, она пророчит им разочарование, подобное тому, что пережила сама… И я как раз принадлежу к разряду этих глубоко осуждаемых ею людей. Бедная моя мамочка, она так давно не чувствовала себя любимой женщиной! Она не прощает мне, что я любима, она безуспешно пытается меня уберечь от мужской любви, потому что в её жизни опыт такой любви закончился печально.

Поэтому она и злится на меня, не желающую слушать её советов, и ежедневно делающую выбор в пользу мужской любви против её, материнской, самой верной, преданной, незабвенной и настоящей…

Мило посидели у нас с друзьями в честь 8 марта. Доели пирожки с ягодами и мясо по-французски. Мужики весь вечер говорили один и тот же тост: «За наших женщин!» и пили стоя. Люблю я такие тосты, сил нет!

Я выглянула в окно, пощурилась от яркого солнечного света и поняла, что ужасно хочу гулять, и надеть при этом что-нибудь яркое, лёгкое, весеннее. Я проворно переворошила полку с весеннее - летними нарядами, откопала коротенькое синенькое платьишко с голубым невнятным рисунком, которое немедленно на себя напялила и стала с удовольствием вертеться перед зеркалом, оценивая давно забытый за зиму вид себя в коротком наряде.

В комнате затрезвонил телефон.

• Привет, Оль, - тихим страдающим голосом прошептала Жанна.

• Заболела? – Тревожно поинтересовалась я вместо ответного приветствие.

• Привет весна и все её спутники: первое солнце, флирт с малознакомыми парнями, короткие юбки и подзабытый цистит…

• О-о-о-о-о, - сочувственно протянула я. – Держись, дружочек. Несладко тебе…

• Слушай, я помню, у тебя были подобные проблемы. Ты чем тогда вылечилась? А то сил нет больше терпеть…

Я остановилась посередине комнаты и задумалась над тем, как ответить Жанне.

Четыре года назад в такую же весеннюю пору я переживала страшнейший стресс, связанный с нелицеприятными женскими проблемами.

Началось всё с того, что в один из первых весенних денёчков, обнаружив за окном отличную солнечную погоду, я немедленно стянула с себя привычные дутые штаны, сквозь которые не мог пробраться ни один, самый проворный лютый холод, и взамен их надела коротенькую юбочку с капроновыми колготками, после чего отправилась… не помню уже куда я отправилась, ну, собственно, это и не важно.

Через пару часов я вернулась домой с зарождающимся насморком и непривычным дискомфортом… по женской части. Я немедленно влезла в ванну с горячей водой, которая всегда спасала меня от приближающихся признаков простуды и провела там почти час, кутаясь в облаках ароматной пены и чутко прислушиваясь к собственным внутренним ощущениям.

Как я и ожидала, от насморка не осталось и следа, а вот вышеупомянутый дискомфорт усилился и превратился в нестерпимую резь.

После двух дней мучений и двух бессонных ночей, проведенных за исступленным покусыванием уголка подушки и поскуливанием от неприятных ощущений внизу живота, я в темных очках, скрывающих круги под глазами, явилась на прием к врачу в обычную районную поликлинику, где в подробностях описала докторше свои симптомы.

• Скорее всего, это цистит, деточка, - щурясь сквозь толстые стёкла очков, объявила мне расплывшаяся на стуле терапевтша, и уставилась на меня в ожидании реакции.

• Что такое цистит? – Не скрывая раздражения, хмуро спросила я, абсолютно на тот момент не подкованная в подобных щекотливых вопросах.

Хочу заметить, что я уже тогда была в таком жалком физическом состоянии (я совершенно не умею терпеть боль!), что меня откровенно раздражало все: от неудобного стула, отполированного задницами тысяч больных, до самой врачихи, которая лечит больных от различных болячек, а сама себя от ожирения вылечить не может.

• Вы серьёзно? – Переспросила врачиха и с любопытством посмотрела на меня поверх очков. – Каждая вторая женщина в России страдает от этого заболевания, а вы не знаете, что это такое?

• Первый раз слышу. Слава богу, раньше меня эта напасть миновала, - честно призналась я.

Врачиха довольно любезно просветила меня в этом вопросе, и в ряде других, косвенных вопросов, касающихся заболеваний мочевыводящих путей, щедро сдабривая свой рассказ врачебными терминами.

• Как вы смогли поставить мне этот диагноз без анализов? - Поинтересовалась я, когда к явному неудовольствию врачихи лекция закончилась: в ней без сомнения пропадал педагогический талант, и реализовывать его она могла только на вот таких обреченных пациентах, как я.

• Диагноз мой не окончательный. Я выпишу тебе направление к урологу, у него и сдашь анализы. Если он обнаружит ещё какие-нибудь нарушения, то сам отправит тебя к гинекологу. А пока попей боярышнику с луковой шелухой, да поспринцуйся ромашкой.

Я решила, что она пошутила.

• А настойку хвостов летучих мышей мне не процедить через волшебное решето? – Попыталась пошутить я над рекомендациями врачихи. - Доктор, вы не поняли: мне плохо, я работать не могу, сконцентрироваться не могу ни на чем, кроме собственных дискомфортных ощущений. Мне бы таблетки какие-нибудь попить? А?

• Столетия назад, когда таблетки ещё не изобрели, люди как-то выживали, знаешь ли, пили травки заварные и не умирали. Так что не надо глумиться над народными рецептами. Боярышнику попей, настоятельно рекомендую, и от ромашки хуже не станет, на вот, я тут тебе всё написала… - она протянула мне обычный исписанный её каракулями листочек в клеточку, выдранный из школьной тетрадки.

На листочке с одной стороны было подробно написано, сколько нужно взять луковой шелухи, как её варить и процеживать, и когда пить, запивая настоем из боярышника. А с другой стороны листочка столь же подробно была описана и даже местами зарисована процедура спринцевания ромашкой.

• Вы серьёзно? – В последний раз спросила я.

Терапевтша покачала головой, укоризненно глядя на меня, и обиженно поджав губы, крикнула:

• Следующий!!!

По пути домой в гомеопатической аптеке я купила сушеные ягоды боярышника и измельченные цветы ромашки, а на рынке – полкило репчатого лука. Дома я проделала все описанные процедуры, внутренне подтрунивая над собой и радуясь, что для завершения лечебного эффекта мне не предложили произнести над чудесным варевом никаких заклинаний или выпить его в полночь на кладбище.

Боль немного отступила, но ощущение дискомфорта не прошло.

Затем последовала череда походов к урологу, который подтвердил диагноз, прописал кучу таблеток (-гинов, - цитинов, -лизинов) и велел принимать их строго по инструкции.

Следующую неделю я прожила в ожидании чуда, которого не произошло: «…гин» я ещё кое-как сносно пила, сдерживая рвотные позывы, «…тицин» после каждого приема оставлял такое стойкое горькое послевкусие, которое не перебивалась ничем, даже целыми пачками мятных леденцов, а от «…лизина» меня моментально выворачивало.

Я начала чахнуть в прямом смысле этого слова. Повторюсь: я вообще не умею терпеть боль. То есть кратковременную боль я выношу достаточно стойко, но когда она не проходит столь длительное время, я моментально впадаю в депрессию. Я начинаю ощущать, насколько ничтожен человек перед лицом болезни, как малы наши человеческие познания в области медицины, если до сих пор не придумали какой-нибудь чудодейственной таблетки, снимающей обыкновенную резь.

У меня напрочь пропали аппетит и настроение, я перестала строить планы на завтра, потому как мои планы больше не зависели от меня: я не могла спрогнозировать, поутихнет завтра утром эта боль или взовьётся с новой силой, перечеркнув мне тем самым ещё один день. Я не хотела улыбаться, я не хотела разговаривать, я не хотела есть, не хотела никого видеть, я хотела только одного – чтобы кто-нибудь выключил внутри меня эту боль.

Последующие визиты к урологам и гинекологам слились для меня в какую-то беспросветную череду бесед с личностями в белых халатах, бессовестно вторгающихся в самые интимные сферы моей жизни и что-то сосредоточенно записывающих в мою карту.

Прошло ещё две недели.

Я, полуживая, вымотанная, похудевшая на девять килограммов, в очередной раз вползла в гинекологический кабинет. Две молодые врачихи о чем-то увлеченно беседовали, но при появлении меня замолчали, оборвав свой разговор на полуслове.

• Проходите, присаживайтесь, - велела мне старшая гинекологиня с грамотным макияжем и свежим маникюром.

Я осторожно опустилась на стул и совершенно неожиданно для себя разрыдалась.

• Помогите мне, пожалуйста, - шептала я, размазывая слёзы по лицу тыльной стороной ладони. - Я не могу больше терпеть… Это не выносимо… Сделайте же что-нибудь…

• Тихо-тихо, что случилось? – Медсестричка беспокойно вскочила и суетливо налила мне воды в стакан, похожий на пробирку.

Я сделала глоток – вода пахла пылью и несвежестью. Скорее всего, её специально отстаивали для полива цветов.

Пока я пыталась успокоиться, красивая гинекологиня внимательно изучала записи в моей карте: я была у неё на приеме уже в третий раз, но, по-моему, она меня снова не узнала.

• Пройдите в кресло, - сухо приказала гинекологиня, прочтя свои же сочинения, подробно описывающие результаты предыдущих осмотров.

Я послушно встала и пошла за ширму. Сейчас я готова была выполнить любой её приказ, если была бы уверена, что это облегчит мои страдания: встать на мостик, проглотить скальпель, выпрыгнуть в окно…

Я распласталась на кресле, обдуваемая свежим весенним ветерком из плохо закрытой форточки, и стала покорно ждать.

Сквозь собственные раздвинутые ноги я видела окно, неровно закрашенное белой краской, плакат с подробным изображением развития человеческого зародыша в первые девять месяцев, и пушистый длинный кактус, призванный облагородить пустой подоконник.

В поле моего зрения появилась гинекологиня. Она погремела какими-то инструментами, брезгливо натянула на руку резиновую перчатку и, наклонившись, пропала из видимого обзора.

• Ты поела? – Послышался её высокий, чуть хрипловатый голос.

• Что, простите? – От неожиданности я приподняла голову.

• Что ты ела? - Строго переспросила меня гинекологиня.

Я уже открыла было рот, чтобы ответить, что в последний месяц питаюсь только бульоном, которым насильно пичкает меня мама, отказывающаяся спокойно видеть, как у неё на глазах увядает её ненаглядное дитятко, а больше ничего есть просто не могу, но гинекологиня вдруг начала ругаться:

• Сколько раз тебе говорить, не включай газ, разогревай суп в микроволновке. Не хочешь суп – возьми котлеты с макаронами в холодильнике. Ну, бутерброд сделай с колбасой… Там твой любимый фруктовый кефир на нижней полке, ну что ты как маленькая?

Врачиха продолжала по мобильному телефону отчитывать, видимо, свою маленькую дочку, нисколько не смущаясь моего распятого положения.

«Здесь всем на меня наплевать! – Вдруг остро осознала я. – А особенно этой… накрашенной красотке врачихе. У неё-то ничего не болит. Здесь никому нет до меня дела».

Неожиданно внутри себя я ощутила неприятный металлический холод - это гинекологиня, закончив личные разговоры, вспомнила о своих обязанностях.

• Всё, слезайте, - сказала она через минуту.

Я опустила ноги и привстала с кресла, стыдливо прикрываясь рукой.

• Вы плачете? Что, так больно? – Участливо спросила гинекологиня, но я больше не верила в чужое сострадание.

• Я уже сказала, что мне больно, когда пришла. И когда была у вас неделю назад говорила, что мне больно! И ещё неделю назад говорила то же самое. А месяц назад я говорила, что мне больно вашим коллегам. Кому мне ещё сказать, что мне больно, чтобы мне перестали уже задавать этот дурацкий вопрос, а начали уже лечить, в конце концов? – Включилась во мне защитная реакция в виде агрессии и неконтролируемых слёз.

• Я взяла у вас мазок. Через неделю будут повторные результаты. И будем что-то решать. А пока успокойтесь, не стоит повышать на меня голос. Я не виновата, что вы заболели…

Я застыла в полусогнутой позе, в которой пыталась натянуть правую колготину на левую ногу.

• То есть вы и сегодня мне ничего не пропишете? Я опять уйду с этой болью домой, и всю следующую неделю буду жить в этом аду, чтобы через семь дней придти к вам и сдать очередной анализ?

• Успокойтесь…

• Вы что, издеваетесь? Вы же несёте ответственность за меня, вы же уже месяц безрезультатно лечите меня, пичкаете какими-то таблетками, от которых у меня теперь ещё и постоянная боль в желудке. Сколько можно? Или в этом и есть прелесть бесплатной медицины? – Я говорила отрывисто, параллельно одеваясь, и практически не вникая в смысл того, что говорю. Это была не я - во мне говорила моя болезнь, которая в настоящий момент была сильнее меня, она подавляла мою волю и настолько правила моей жизнью, что я ощущала себя деревянной игрушкой с застывшим мученическим выражением лица в руках у профессионального чревовещателя.

Не помню, что мне в ответ говорили красивая гинекологиня своим грамотно накрашенным ртом, не помню, что подпевала ей в унисон её помощница, хорошенькая медсестричка, помню только, что выбежав из этого кабинета, я рванула к туалету – грязному, холодному и без дверей в кабинках, как в начальной школе – и долго плакала за одной из перегородок, наблюдая за тем, как в грязно-сером овале расколотого надвое унитаза течет ржавая вода…

Это был последний день моего бесплатного лечения в районной поликлинике. Больше я там ни разу не появлялась.

Дальше следовал двухнедельный период походов по частным клиникам, по различным НИИ урологии и чего-то там ещё, в которых я оставила кучу денег: и официально – за платные процедуры (УЗИ и анализы), и неофициально – за взятки (чтоб побыстрее и вне очереди). Вдобавок к уже поставленным диагнозам во мне нашли ещё какие-то бактериальные проблемы со страшными названиями, прописали ещё горсть препаратов, принимать которые следовало уже не только в рот, и от которых у меня на коже появилась сыпь. Но желаемого избавления от привычной уже боли так и не случилось.

Иринка, моя тогдашняя коллега, отволокла меня на прием к своей маме, которая работала гинекологом и считалась одним из лучших профессионалов в этой сфере. Это она принимала роды у женщины, беременной сразу шестерыми детьми, это её показывали по всем каналам, как врача, совершившего чудо – все шестеро новорожденных выжили, а пятеро из них получились абсолютно здоровенькие. Проблемы со здоровьем были только у четырёхсотграммовой девочки, родившейся последней…

Иринкина мама достала специально для меня препарат «…рал»:

• Это супер-средство. Снимает все симптомы за одну ночь. Если и он не поможет, то положу тебя в стационар – значит, твои диагнозы ошибочны и у тебя что-то очень серьёзное с почками.

Говорят, что в основе любого лечения лежит самовнушение. Чушь! С какой силой верила я в ту ночь в чудодейственную силу «…рала»! Какие надежды возлагала на этот беленький порошочек, который нужно было развести в стакане теплой воды, выпить на ночь, и проснуться здоровым человеком.

Когда в момент пробуждения я сквозь дрёму почувствовала знакомую резкую боль, я поняла, что жизнь моя кончена…

На следующий день меня приехала навестить Ерёмка.

Мама открыла ей дверь - я не слышала, как она позвонила, потому что задремала. Ерёмка вошла в мою комнату и застыла, пораженная увиденным. Я прочла в её глазах столь явный ужас, что испугалась сама.

• Что, так плохо? – Вымученно улыбнулась я.

Вместо румяной влюбленной в жизнь подруги она увидела высохшую мумию с серым цветом лица и выключенными глазами.

Ерёмка обняла меня, и мы молча вместе заплакали.

• Собирайся, - сквозь слёзы проговорила она. – Сейчас я отвезу тебя в одно место… Машину возьмём…. Только доверься мне и… ничему не удивляйся.

• У меня нет сил. На следующей неделе я ложусь в больницу. Я уже всё попробовала, ничего не помогает…

• Собирайся! – Еремка решительно вытерла слёзы, сначала себе, потом мне, открыла стенной шкаф, чтобы выбрать мне одежду.

Ехали мы часа три. Я дремала на заднем сидении машины, а Еремка показывала дорогу водителю машины, которую мы поймали у моего дома.

Приехала в какое-то глухое Подмосковье, единственное, что я тогда запомнила из достопримечательностей – церковь с белыми куполами на другой стороне дороги, и то, что здание, в которое мы вошли, явно не было больницей.

• Ничего не бойся. Ничему не удивляйся. Просто делай, как тебе скажут, - инструктировала меня подруга, пока крепко держа за руку вела меня по длинному и тусклому коридору.

• Подожди здесь, - велела она и скрылась за одной из дверей, покрашенных желтой краской.

Сухонького безбрового старичка в белом халатике звали Сергей Иванович. На стенах комнаты, в которой он принимал людей, висело множество иконок, вперемешку с дипломами, выданными Носику Сергею Ивановичу как специалисту в области биорезонансной терапии.

Сложно даже описать, что было потом. В левую руку старичок дал мне какую-то железяку для заземления, а в правую стал тыкать какой-то тупой иголочкой, предварительно отыскав у меня на ладони какую-то ключевую точку. При этом странные приборы, подсоединенные к этой иголочке, дружно пищали и начинали вращать стрелочками, а старичок чему-то кивал, что-то сравнивал и записывал увиденные результаты на обычный альбомный листок, на котором сверху его почерком было написано: «Савельева Ольга Александровна, 1981 года рождения. На приеме впервые».

Через двадцать минут он не глядя на меня сказал:

• Первично пораженный орган у вас – правая почка. Пиелонефрит, скорее всего, сейчас подробнее посмотрим. Проблемы в мочевыводящих путях. Желудок тоже не в порядке. Так, давайте сначала…

Ещё через полчаса он перечислил мне все мои диагнозы, поставленные армией врачей за два месяца, включая последние две бактериальные инфекции.

• Откуда вы знаете? – поразилась я.

Врачи подобные диагнозы ставили минимум за неделю-две, Ерёмка чудо-старичку рассказать ничего не могла, потому что названия своих болячек я ей никогда не говорила, да и сама их все помнила слабо, а карта осталась в поликлинике…

Старичок усмехнулся и достал большой пакет крохотных круглых шариков, которые стал насыпать в маленькие наперсточки, ставить эти наперсточки в специальные приборчики и всё также тыкать мне в ладонь иголочкой.

Через два часа Сергей Иванович протянул мне три пакетика с крохотными шариками:

• Пейте каждый день по пять шариков каждого вида перед едой, начиная с сегодняшнего дня. Не бойтесь, это обычный сахар. Сахарные шарики заряжены специально против ваших болезней. Не храните эти шарики вблизи мобильных телефонов и телевизоров, чтобы электромагнитные волны не изменили нужный заряд. Не удивляйтесь тому, что будет происходить с вами в первые три дня – каждый организм реагирует на это по-разному.

• Спасибо. Сколько я вам должна?

• Сто рублей.

Я протянула пятьсот и сказала:

• Сдачи не надо.

• Ну что вы! Зачем же? Это грех – наживаться на чужой беде! – Сказал Сергей Иванович и не взял лишних денег.

Пораженная мизерностью суммы, я сердечно поблагодарила старичка за потраченное на меня время и вышла к Еремке, дожидающейся меня за дверью.

• Что это было? – Спросила её я.

• Понятия не имею, но я таким образом вылечила язву, у отца моего раскрошился и безболезненно вышел камень, бабушку мою Сергей Иванович с того света вытащил… К нему знаешь сколько людей ездит со всей России. И богатые, и бедные…Он и животных лечит… Он всех принимает, без выходных работает, с восьми до восьми. Только каждый август отпуск берет на месяц…

• Это что-то вроде гомеопатии?

• Ну, не совсем… Это называется биорезонансная терапия. Что-то связанное с лечением геопатогенных нагрузок электромагнитными лучами, которые повсюду… А впрочем, не всё ли равно, если это тебе поможет?

• Но я не верю во всё это…

• Я тоже не верила…

В тот же день я выпила первую партию шариков.

Вечером у меня поднялась температура и появились какие-то странные выделения, но боль прошла в ту же ночь…

Утром я, зверски голодная, съела упаковку недоваренных пельменей – не могла дождаться, когда они приготовятся. Ко мне вернулся аппетит и здоровый цвет лица.

Через три дня я, здорово похудевшая, но бодрая и полная сил, вернулась на работу.

Боль больше не возвращалась. Она не вернулась даже тогда, когда закончились сладкие шарики, а случилось это примерно через месяц.

Всем я сказала, что мне помогли таблетки, но если честно, с тех пор я не выпила ни одной таблетки, за исключением редких случаев головной боли, которую я снимаю привычным анальгином.

Раз в год я обязательно езжу на профилактический прием к Сергею Ивановичу – старичку, который вернул мне интерес к жизни. И вожу к нему всех заболевших родственников.

В последний раз он взял с меня сто пятьдесят рублей, и смущаясь объяснил это тем, что повысилась аренда его крохотной комнатушки.

Забавный! Да я готова платить ему в сотни раз больше, но он же не берет. Лишь хитро улыбается и говорит:

• Грех наживаться на чужой беде!

Эх, слышали бы его все те, кто работает в частных клиниках, и за одну диагностику берет в десятки раз больше, чем он за полный курс лечения...

Дай Бог ему здоровья и долгой-долгой счастливой жизни. Я верю, что с ним ничего не случится, ведь за его здоровье молятся столько благодарных пациентов…

• Короче, Жан, я сейчас продиктую тебе телефон доктора, ты позвони ему и запишись. Доверься мне и ничему не удивляйся. Поедем к нему вместе, а то боюсь, ты неправильно поймёшь то, что увидишь…

Я продиктовала подруге телефон.

• Да, а пока… Попей боярышника и поспринцуйся ромашкой...

После разговора я сняла своё коротенькое синенькое платьице и натянула привычные джинсы и теплый свитер. Не зря же мудрый народ говорит: «Марток – наденешь семеро порток».

Берегите себя!

ОСА

Продолжение следует.