Осиные страсти (Часть 20)

   Понедельник И снова в бой, покой нам только снится. Если кратко и схематично описать мой понедельник, то он будет выглядеть примерно так: Чашка утреннего кофе - встреча – встреча – встреча - хот-дог в забегаловке по пути на следующую встречу – встреча – чашка остывшего кофе в кафетерии – встреча – поездка в офис – баночка питьевого йогурта, выпитого за рулём – телефонные переговоры – телефонные переговоры – телефонные переговоры – таблетка от изжоги…

Поссорилась с мамой. Мама моя - человек очень авторитарный, привыкший командовать и находиться в центре внимания. С уходом на пенсию она увлеклась огородничеством – круглосуточной пахотой на дачном участке, работа на котором отвлекала её от мыслей об одиночестве, внезапно нахлынувшем и заполонившем всю её жизнь. Сезон она открывала ранней весной, а закрывала – поздней осенью. Всё это время я звонила и приезжала к ней так часто, как могла.

При этом каждое утро – а звонила я ей около десяти – я выслушивала историю о том, что она встала в пять утра, уже «упахалась», вскопала и полила шесть соток посадок, и видеть больше эту лопату и лейку не может!

• Ну, давай я тебя заберу оттуда! – Резонно предлагала я.

• Ага! – Недовольно ворчала мама. – А поливать, а окучивать кто будет?

• Мам, я куплю тебе эти два мешка картошки, мешок морковки и три пучка редиски! Ну не надо гробиться там, не надо мучить себя и работать на износ.

• Ну, мне-то помочь некому!

• Мама! – Строго выговаривала я. – Сколько можно тебе говорить: мне неинтересно сидеть на грядках, и не надо меня упрекать за это. Ты сама-то в двадцать лет, наверное, не больно-то тяпками махала, а всё старалась на танцы улизнуть. Ну, вот и я такая – вся в тебя! А вот лет через пятьдесят меня, наверное, уже можно будет уговорить съездить на свежий воздух, подергать лопухи…

• Я тебя и не упрекаю. Я всегда знала, что я одна как перст, буду тут всё облагораживать, и помощи от тебя я не жду, и благодарности. Можешь и дальше нос воротить! А вот появится внучок, так ведь будет место, куда его на лето сплавить! Вот тогда и скажешь матери спасибо!

• Да, мам, ты права. Я тебе и сейчас скажу - спасибо, - обреченно вздыхала я: каждый человек слышит только то, что хочет слышать, а мама моя в этом смысле – хрестоматийный пример.

Иногда во время наших диалогов мне кажется, что она разговаривает не со мной, а со своим внутренним голосом.

Так вот мама построила наше общение так, что я нахожусь в вечной оправдательной позиции: почему не позвонила, почему не заехала, почему не рассказала, почему не посоветовалась и ещё тысячу разных «почему», высказанных мне в претензионном тоне, после которого я, как провинившаяся школьница, начинаю бормотать слабо выученный урок оправдания.

Сила маминого авторитета настолько сильна, что все мои знания о том, как надо строить с людьми качественные и продуктивные отношения, становятся такими спорными и воздушными, когда дело касается мамы, что до сих пор выстроить с собственной матерью отношения, удовлетворяющие нас обоих, – признаю! – мне не удалось.

Так как дачный сезон закрыт уже пару недель, то, как следствие этого, вышеупомянутая проблема маминого одиночества многократно обострилась.

Поэтому сегодня вечером, в очередной раз выслушав упрек в своём дочернем эгоизме, который мешает мне ежеминутно отзванивать маме с отчетом о том, как у меня дела, я – неожиданно для себя – взорвалась:

• Мам! Да хватит уже! Ты заметь, каким тоном ты со мной разговариваешь! Сквозь зубы, обиженно и недовольно. Как с преступницей, ей богу! Неужели ты думаешь, что мне захочется чаще звонить человеку, который ТАК со мной разговаривает? Да ещё и упрекает, наезжает и претензии втюхивает! Я понимаю, что это такая форма твоей любви, но мне она кажется какой-то извращенной. Я нервничаю, что не могу часто тебе звонить. И когда всё-таки нахожу возможность – а я работаю, мама, и у меня напряженный рабочий график – я набираю твой номер, и ставлю десять против одного, что ты сейчас скажешь что-нибудь ёрническое, типа «про мать опять забыла, конечно!», вместо «здравствуй, дочка, я очень рада тебя слышать, спасибо, что позвонила».

Пока я говорила эту тираду мимо проходил Мишка, который жестом показал мне, чтобы я сбавила обороты. Я опомнилась и постаралась закончить свою речь примирительно:

• В общем, мам, я не хочу, чтобы мы ссорились. Поэтому взываю к тебе: когда ты так со мной ведешь себя – я мучаюсь.

• Ничего, - сухо прокомментировала мама. – Недолго тебе придется мучиться…

• Ма-а-а-а-а-а-ама! Ну опять ты… – я закатила глаза, эта старая песня уже не имела на меня первоначально-сильного эмоционального воздействия, но на смену настоящей испуганной истерике, которую раньше я устраивала после подобных фраз, пришло стойкое раздражение: мною манипулируют и даже не пытаются этого скрыть.

• Станешь матерью – поймёшь!

• Ма-а-а-а-а-а-ама! Ну опять ты… – ну уж эту песню шарманка вообще играла чаще других, и слышать её было уже невозможно.

На другом конце провода запульсировали короткие возмущенные гудки – мама бросила трубку.

Ну что за человек! Ну разве можно воспринимать ситуацию так однобоко! Это же какой нужно иметь мощный внутренний фильтр, просеивающий всю информацию, поступающую извне, и пропускающий только ту, что устраивает и нравится.

Я даже вспомнила разговор недельной давности, когда мама сообщала мне новость о беременности жены племянника.

Мамин племянник Сашка – её любимец, потому что он – сын маминой любимой сестры Полины. Полина и моя мама вместе растили Сашку, вкладывая в него тонны своей любви. Сначала эти тонны аккумулировались в Сашке, и на выходе оборачивались лаской, нежностью и добротой мальчика, адресованными Полине и маме. Вполне естественно, что они обе возненавидели Сашкину избранницу Ольгу, с появлением которой поток ласковой нежности и любви был перенаправлен в её сторону.

В состоянии холодной войны они живут уже пятнадцать лет. За это время Сашка и Ольга родили дочку Анечку, сейчас уже практически выпускницу школы. Но Сашка всю жизнь мечтал о сыне, который у них с Ольгой всё не получался…

И вот, когда они совсем отчаялись, Ольга снова оказалась беременна. Несмотря на опасность родов в возрасте старше сорока лет, мысли об аборте даже не возникло, и ликующий Сашка с замиранием сердца ждал УЗИ и ещё пуще стал носить свою Ольгу на руках. Он щедро делился своим счастьем с окружающими, поэтому и мама и мамина сестра Полина попали под волны, полные флюидов Сашкиного счастья и предвкушения чуда.

Я приехала на дачу, еще не зная этой новости, поэтому, когда мама, лукаво улыбаясь, увлекла меня на веранду, и торжественно объявила: «У нас случилось кое-что хорошее!», я улыбнулась и вопросительно взглянула на неё. Мол, продолжай. Мама набрала в лёгкие побольше воздуха и, вглядываясь в моё лицо, чтобы не попустить ни грамма грядущих моих эмоций, громко сказала:

• Полина второй раз собирается стать бабушкой!

Я улыбнулась и уточнила:

• Ты хотела сказать, Оля беременна?

• Да, - мама чуть помрачнела. – Ещё и двух месяцев нет, а уже вся исстрадалась, и токсикоз у неё, и принесите ей сока, и подайте ей кофту. Цаца какая! Совсем Сашку загоняла! Вот так! А Полина снова станет бабушкой! – Радостно закончила она.

Вот тогда я вдруг чётко осознала, что моя мама обладает практически уникальными способностями - слышать только то, что хочет слышать – в самом прямом смысле этого слова.

Вспомнив этот случай, я помрачнела. На меня вдруг накатила волна безысходности. Я поняла, что мама моя не изменится никогда. Ей слишком много лет, у неё слишком закосневшие взгляды на то, «как должно быть», чтобы она сознательно стала работать над собой, и у неё слишком мало опыта поиска компромиссов.

Это я могу поработать над собой и стать более внимательной, более терпеливой, более мудрой, и только щедрый вклад моих внутренних резервов в такое поведение способно дать хоть какие-нибудь дивиденды в виде толики маминой лояльности. Но, Боже мой, где взять силы? Где?

Переживаю из-за вчерашней ссоры с мамой. Пытаюсь в Мишке найти союзника, но он упорно соблюдает нейтралитет.

• Ты что? Считаешь, что я неправа? – Требовательно спрашиваю я.

• Я этого не говорил, - увиливает Мишка.

• Значит, я права, - вопросительно констатирую я.

• Я и этого не говорил.

• Ну так скажи! Мне же важно знать, что ты думаешь по этому поводу!

• Я думаю, что быть мамой, быть папой, быть сыном, быть дочкой – это четыре очень сложные профессии. И чтобы в совершенстве овладеть ими, надо учиться, иногда всю жизнь, а иногда и жизни мало.

• Это абстракция, ты конкретно мне скажи.

• Помнишь Витька из четвертого подъезда? Ну, в кепке всё время гонял и котов бездомных кормил? Мы ему ещё за эту кепку и за котов кличку «Куклачев» назначили?

• Ну, помню, - неуверенно кивнула я.

• Ладно, не важно. Мы с Витьком учились в одном институте. Так вот, чтобы попасть в здание нашего института, нужно было перейти достаточно широкую дорогу с пешеходным переходом, но без светофора. Редкий водитель останавливался перед этим пешеходным переходом, чтобы пропустить людей, и от Куклачёва я слышал каждый раз трёхэтажный мат, что, мол, все водилы – уррроды, не владеющие правилами дорожного движения. Туда и обратно мы добирались на автобусе, и пока ехали по пробкам, Витек ругался на других водителей: «Им что? Трудно пропустить?! Он один спешит, а тут целый автобус народа – и все спешат! Сволочи! Эгоисты!».

На окончание института отчим подарил Куклачёву машину. Не новую, но вполне приличную «девяточку». И тут менталитет Витька резко изменился. Работали мы с ним тогда в одном районе, и он подбрасывал меня до метро. За всё время езды с ним – а мы наездили нехилый километраж – я ни разу не видел, чтобы он притормозил перед пешеходным переходом, пропустил автобус, или позволил себя обогнать. Он в лучшем случае нёсся как угорелый мимо, бешено сигналя нерадивым пешеходикам, спешащим по своим делам, и при этом цедил сквозь зубы: «Сволочи, не видите что ли – я еду! Куда прёте!». А с теми, кто кроме него на дороге, вообще не считался – подрезал, обгонял, беспредельничал, короче. Я его как-то спросил: «Почему ты не пропускаешь пешеходов, автобусы?». А он ответил: «Если я всех буду пропускать, я на работу к вечеру приеду! Пусть выходят пораньше, если очень спешат».

Потом он попал в какую-то передрягу, и машину свою разбил. После этого я его почти год не видел. А потом как-то словил маршрутку, сел на переднее сиденье рядом с водителем, гляжу – Витек собственной персоной рулит! Оказалось, так получилось, что он уже полгода водителем маршрутки работает. Так вот пока мы ехали, он безбожно нарушал правила – как все маршрутчики, показывал средний палец водителям окружающих машин, и не считался ни с чьими интересами.

• Причем тут Куклачев и моя мама? Какая связь?

- У каждого - своя правда, - сказал Мишка, многозначительно подмигнул мне и ушел варить пельмени.

Я описываю то, что случилось сегодня, и у меня аж мурашки по телу бегут. В общем, дело было так.

Когда я ещё работала на прошлой работе, то часто покупала подарки от имени шефа всяким министрам, высокопоставленным директорам и президентам компаний в элитном художественном салоне, расположенном через дорогу от офиса. Шеф полностью доверял моему вкусу, и ответственное здание – приобрести очередную пафосную картину или сувенир – поручал исключительно мне.

И в этом самом салоне почти год назад я увидела картину своей мечты. На полотне был изображен спиной к зрителю парень в спальне, смотрящий в окно, практически без одежды, только деликатное полотенце прикрывало то, что нужно прикрыть, чтобы картина не попала под категорию «детям до 16…». Я никогда не была фанатом искусства, но в эту картину я влюбилась окончательно и безоговорочно. Она притягивала меня, и если бы не лимитированный рабочий день и не удивленные взгляды продавщиц, я бы часами любовалась мужественным торсом нарисованного парня. Если бы не баснословная цена этого шедевра, я бы не задумываясь купила её.

Мишка, обреченный выслушивать мои восхищенные рассказы о картине и рассматривать этот шедевр, сфотографированный на мой телефон, вздыхая, объяснял мне, что наши финансовые планы на ближайшие пять лет ну никак не включают таких громадных денежных трат, так что нечего трепать нервы ни себе, ни ему.

С тех пор как я увидела эту картину, я стала заходить в тот салон просто так, полюбоваться ею. Продавщица, заметившая мой интерес к картине, как-то сказала:

• К ней есть пара. Показать?

• Да, если вас не затруднит, - волнуясь, ответила я.

На второй картине была изображена хрупкая милая девушка в спальне, в красиво накинутой на обнаженное тело простыне.

Если картины поставить рядом, то становится понятно, что парень смотрит не в окно, а в проём двери, за которым находится девушка.

У меня аж дух захватило от такой красоты!

• Нравится? – Считала продавщица мою реакцию.

• Не то слово.

• Да уж, в спальню повесить – и не надо больше никакого декора, - со знанием дела проконсультировала меня она.

• Да-а-а-а, – мечтательно поддержала я её идею.

• Ну что, берёте? – Вопрос продавщицы был задан безапелляционным тоном, подразумевающим только два ответа: «да!» и «да, а вы кредитки принимаете?».

Я перевела взгляд на ценники и смущённо опустила глаза. Полгода жесткого голодания – и они мои.

• Нет, девушка, - честно призналась я. – Для меня это слишком дорого.

• Но вы же всегда покупаете у нас очень дорогие вещи!

• Да, но я покупаю обычно не для себя. Лично я ещё не доросла до вашего уровня цен.

• Понятно, - сказала продавщица, и я услышала в тоне искреннее сочувствие: она понимала, что такое не иметь возможности обладать мечтой…

Я продолжала навещать мою парочку. Но примерно через месяц, когда я в очередной раз зашла в салон и не увидела на стене привычных силуэтов, я растерянно оглянулась в поисках продавщицы.

• Их купили, - сказала она, неслышно выйдя из другого зала.

• Когда? – Спросила я, и у меня защемило сердце.

• «Девушку» неделю назад, «Парня» – вчера.

• Это один и тот же покупатель?

• Нет, они не в комплекте ушли. «Девушку» купил мужчина, а «Парня» – две девушки. Я тоже спросила, не родственник ли им мужчина, который купил «Девушку». Они сказали, что понятия не имеют о том, что была ещё и «Девушка»…

• Ясно, - сказала я тихо.

• Мне очень жаль, то есть… не переживайте. В жизни случаются недостижимые мечты, ведь если бы мы могли получать всё, что хотим, жить было бы неинтересно… - продавщица улыбнулась, желая меня поддержать.

• Да, спасибо, - вежливо ответила я и вышла из салона.

Прошла тысяча лет. Про свою мечту я забыла. Как говорится, с глаз долой…

А сегодня во второй половине дня позвонил Мишка и сказал:

• Кош, я их купил.

• Кого купил? – Замороченная рабочими проблемами, я не сразу поняла, о чем он говорит.

• Картины.

• Какие картины? – Стала разражаться я. – Говори яснее, а то сваливаешься, как гром среди ясного неба, и втолковываешь мне про какие-то карти… подожди, это то, о чем я подумала?

• Не знаю, о чем ты там подумала, но я купил твои обожаемые картины, про которые ты мне все уши прожужжала, ну, те, с голым мужиком в полотенце и полуголой девчонкой в простыне…

• Ты шутишь? – У меня пересохло во рту.

• Хорошенькие шуточки! Я на себе их пру! Я ж без машины… И вообще я не собирался заходить в этот салон, покупать эти картины. Я ж просто случайно в этом районе оказался…

• Их же купили…

• Ну да, но потом вернули.

• Как? Две вернули?

• Да. Продавщица рассказал мне легенду о бедной девушке, влюбленной в эти картины. Она сказала, что эта девушка ходила к ним в салон чуть ли не каждый день – любоваться картинами, а потом рыдала на крыльце, когда узнала, что их купили. Но ни «Парень», ни «Девушка» не прижились у хозяев, не влюбленных в них. Их вернули в салон ждать свою хозяйку – ту самую бедную прекрасную девушку. Не знаешь, про кого она?

• Миш, - я почти плакала. – Откуда у тебя такие деньги?..

• Их уценили. В смысле, картины, а не деньги. Хозяин салона велел их уценить, потому что они не могли продать эти картины больше года. А когда я рассказал продавщице, что я – парень той девушки из легенды, и показал твою фотку, вытащенную из кошелька, продавщица совсем растрогалась и сделала мне невероятную скидку. И даже упаковала в подарочную упаковку. Я, конечно, вытащил всю наличность из кошелька, и ещё немного с карточки снял – ну, в общем, мы можем себе это позволить, Кош. Это же твоя мечта. А за мечту, ты же знаешь, никаких денег не жалко…

Стоит ли говорить, что я расплакалась? От счастья.

Первое, что я увидела, проснувшись утром, - мужественный торс нарисованного парня, любующегося девушкой, которая уютно куталась в простыню.

• Нравится? – Спросил Мишка сонным голосом, приподнявшись на локте.

Я обернулась к нему, посмотрела в его заспанные карамельные глаза и сказала:

• Мне ты нравишься!..

Не могу отделаться от ощущения, что попала в сказку. Никак не могу насмотреться на эти картины.

• Мишка, а ты у меня волшебник!

• Ага!

• Я влюбилась в тебя ещё больше после такого поступка.

• Я старался…

• Как мне теперь тебя отблагодарить? Только скажи – я всё сделаю.

Мишка лукаво улыбнулся, и томным голосом заметил:

• Ну не зна-а-а-аю…

• Миш! Я серьезно.

• Ну что ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что я люблю больше всего на свете…

Мы посмотрели друг другу в глаза, и в один голос произнесли:

• Оладушки!

Мишка, обожравшийся оладьями, спал целый день. Я занималась домашним хозяйством и чувствовала себя неприлично счастливой. Всё-таки, жизнь – прекрасная штука.

Как здорово живётся в мире, где сбываются мечты!

ОСА

Продолжение следует.