passion.ru
Опубликовано 03 августа 2004, 00:05

Одиль, не уходи! (Часть 7)

   Я шел по улице и размышлял. Пойти к Лаборду? Наверное, именно так и следовало бы поступить. Мужество не входило в число его основных добродетелей, он уступит малейшему нажиму. Мне стоило только сжать кулаки, чтобы он отдал мне свою пишущую машинку и полностью подчинился во всем остальном. Тут я мог ничего не опасаться. Но я хотел, чтобы этот мерзавец исчез только тогда, когда я на деле займу его место. Хотя, конечно, мой план был совершенным безумием, и я это прекрасно понимал.
Одиль, не уходи! (Часть 7)

© История любви

   Я шел по улице и размышлял. Пойти к Лаборду? Наверное, именно так и следовало бы поступить. Мужество не входило в число его основных добродетелей, он уступит малейшему нажиму. Мне стоило только сжать кулаки, чтобы он отдал мне свою пишущую машинку и полностью подчинился во всем остальном. Тут я мог ничего не опасаться. Но я хотел, чтобы этот мерзавец исчез только тогда, когда я на деле займу его место. Хотя, конечно, мой план был совершенным безумием, и я это прекрасно понимал.

Но меня влекла за собой страсть, а не сумасшествие, тем более, что никогда моя голова не работала так четко, как в те страшные дни и ночи. Я страстно хотел эту женщину. Не ту, которая каждый вечер ложилась на соседнюю со мной постель и у которой я знал только тело, а другую, о существовании которой я до недавнего времени и не подозревал и которая пока оставалась для меня недосягаемой. Я размышлял и действовал так, как если бы под одним платьем действительно было две женщины, испытывал ненависть и отвращение к одной из них и жгучее желание - к другой. Иногда, в редкие моменты просветления, я чувствовал, что вполне могу дойти до раздвоения личности.

Ужасный день! Я шел по улицам и думал, как вечером он будет ее ласкать. Я просто не мог думать ни о чем другом, хотя и делал попытки переключиться на какие-то рабочие вопросы. Но перед глазами вновь вставали мерзкие образы и прежние мысли возвращались с постоянством волн, набегающих на берег. Я слышал стоны Одиль, которая наслаждалась в темноте все более и более дерзкими ласками. И мне еще предстояло пережить все это через несколько часов наяву! Я и боялся приближения вечера, и хотел, чтобы он наступил как можно скорее.

Вдруг я обнаружил, что нахожусь перед домом Лаборда. Ноги сами привели меня сюда. Я чуть было не поднялся к нему в квартиру, но тут же отказался от этого намерения. Через несколько дней я уже буду вполне готов занять его место, так что имело смысл подождать. Конечно, я мог вмешаться и заставить его отменить сегодняшнее свидание, но я лишь ускорил шаги. Партия была начата, и я во что бы то ни стало хотел завершить игру, в которой на кон было поставлено все. Возможно, в глубине души я всегда был игроком, просто не подозревал об этом.

За обедом мы с Одиль опять были вдвоем. Я ел с аппетитом, она же почти ни к чему не притрагивалась. Мысленно она уже была там, в беседке, в объятиях своего полу-любовника. Она хотела его ласк и это лишало ее всех остальных желаний.

Случалось, она даже забывала поддерживать разговор, рассеянно кроша в пальцах ломтик хлеба. И я понимал, о чем она думает. Ее глаза ввалились и были обведены темными кругами, щеки чуть порозовели. Потом вдруг она очнулась, заметила меня и возобновила разговор, который сама же резко оборвала за несколько минут до этого.

  • Извини, я сегодня немного рассеяна, как и ты, впрочем. Где ты был?

  • С тобой, естественно.

И она даже не догадывалась, до какой степени это соответствовало действительности.

К концу обеда меня позвали к телефону.

  • Кто это был? - спросила Одиль, когда я вернулся в столовую.

Я не готовил ответа заранее, но сумел удивительно правдоподобно солгать.

  • Один американский делец, с которым я должен встретиться и который только что прилетел в Орли.

  Пока, кстати, это было чистой правдой, но дальше была уже сплошная ложь.

  • Он попросил меня встретиться с ним сегодня вечером в отеле "Кларидж". Поедешь со мной?

Разумеется, я знал, что она мне ответит.

  • Нет, я предпочитаю остаться дома.

Она могла бы сделать вид, что разочарована, огорчена моим отъездом, но она не стала этого делать и я был ей почти благодарен за то, что она избежала ненужной фальши.

  • Ты поздно вернешься? - только и спросила она.

  • Мы назначили встречу на десять часов вечера. Значит, вернусь самое позднее поездом в одиннадцать пятьдесят.

  • Ты поедешь на поезде? Не на машине?

  • На поезде.

Я не хотел симулировать отъезд и оставлять машину где-то на улице. Мне нужно было вернуться домой как можно более незаметно. Я сменил тему разговора:

  • Кстати, знаешь, у Фаврела не все благополучно.

  • А что такое?

  • Прекрасная мадам Фаврель обманывает своего мужа.

  • Что ты говоришь! Не может быть!

Она смотрела на меня большими удивленными глазаи.

  • Представь себе. Возможно, дело даже дойдет до развода.

На ее губах мелькнула беглая улыбка.

  • Да, мужчины способны простить многое, но только не измену.

  • Ты ошибаешься. Это она хочет развестись.

  • Неужели? А почему?

  • Чтобы жить со своим любовником.

Одиль пожала плечами.

  • Но Фаврель шикарный мужчина. Не понимаю, зачем ей понадобилось разводиться.

  • Ну, это мое личное мнение. Ты же знаешь, как трудно оценивать поступки других людей.

Одиль посмотрела на меня долгим и странным взглядом.

  • Ты прав, - сказала она. - Никто на самом деле не может встать на место другого человека и посмотреть на жизнь его глазами. Наши действия зависят от такого числа самых разных обстоятельств, что иногда кое-что невозможно объяснить даже самой себе. События просто увлекают за собой, вот и все.

Она вдруг замолчала, как будто поняла, что сказала лишнее. Я наклонился к ней.

  • Прости, что ты имеешь в виду?

  • Что я имею в виду?

Она явно была в замешательстве.

  • Я представляю себе это, как некую систему сцепленных друг с другом зубчатых колес. Одно цепляется за другое - и события становятся непредсказуемыми и необъяснимыми. Я лично считаю, что измена начинается с мысли. Мысль - это кончик пальца, попавший в одно из колес этой системы, и она втягивает за него в себя все тело целиком.

Она остановилась и посмотрела мне в глаза.

  • Кто тебе сказал, что мадам Фаврель...

  • Ее муж. Она от него ничего и не скрывала. А что касается измены в мыслях, то в случае с мадам Фаврель все произошло очень быстро. Она уступила уже на втором свидании, так что времени на размышления у нее, как видишь, было не так уж и много.

Это был вечер второго свидания и у Одиль, поэтому на ее губах появилась грациозная презрительная гримаска.

  • Так быстро! Право, мадам Фаврель меня разочаровывает. Боюсь, ее быстро постигнет разочарование. Привлекательность ее приключения состоит в запретности удовольствия. Как только запретный плод будет сорван...

Я засмеялся.

  • Ты рассуждаешь с таким видом, как будто у тебя огромный опыт в подобных приключениях. Во всяком случае, я уверен в том, что если ты задумаешь мне изменить, то это произойдет не на первом свидании и даже не на втором. Ты подождешь по крайней мере третьего.

Она странно посмотрела на меня и сказала как бы в шутку:

  • О, это я тебе обещаю!

Мы закончили обед. Она поцеловала меня в кончик носа, пожелала удачно провести вечер и под каким-то предлогом ушла наверх в спальню. Я не торопился уезжать, устроился в гостиной и открыл какой-то журнал мод. До сих пор помню, что в изображении каждой женщины мне мерещилась Одиль, под изысканными платьями я угадывал контуры ее стройного тела. И я видел, как рука Ломбарда скользит по ноге под этим платьем, поднимаясь к запретному плоду. Журнал уже давно валялся на полу, а эта картинка все еще стояла у меня перед глазами.

Одиль вывела меня из этого жуткого транса.

  - Как! Ты еще не уехал?

Я вскочил на ноги. В течение нескольких секунд я колебался - все еще можно было изменить. Но я решил довести свой план до конца.

Я поцеловал Одиль в губы, пытаясь проанализировать свои ощущения и ее реакцию. Ничего. Обычные губы, обычный, равнодушный поцелуй. Я уехал.

Выйдя из дома, я пошел вдоль забора и остановился в глубине парка перед калиткой, от которой у меня был ключ. Свой ключ Одиль, судя по всему, отдала Лаборду. Я пошел к беседке, в запасе у меня было много времени и мне не нужно было прятаться: я знал, что Лаборд еще не приехал из Парижа, а моя жена - в спальне или в ванной, выбирая платье и белье для предстоящего свидания.

Час ожидания превратился для меня в очередную пытку. Я сидел скрючившись под беседкой и думал о той, которая готовится прийти сюда, и которая, возможно, ничего для себя еще окончательно не решила относительно границ сегодняшнего поведения. Я думал и о том, кто спешил сюда, к ней. Уступит ли она на сей раз своему желанию, которое он так терпеливо в ней взращивал? Сольются ли они здесь, в моем присутствии, со стоном наслаждения? Собрав всю свою волю, я старался верить в лучшее, в то, что этим вечером Одиль еще устоит, что решающим будет следующее, третье свидание...

Завтра же я заставлю Лаборда покинуть Париж, получив, таким образом, передышку. Я придумаю и напишу Одиль тысячу причин, по которым очередное свидание будет отложено. А когда я буду готов безупречно имитировать манеру поведения и голос моего соперника, я овладею телом, которое она предназначает другому. Овладею с яростью, которая удесятерит мое наслаждение.

Уже давно стемнело, но я не смел взглянуть на часы, использовав для этого зажигалку, поскольку огонек мог быть уже кем-нибудь замечен. Ожидание становилось невыносимым, меня одолевали воспоминания, перед моими глазами проплывали видения. Я видел Одиль такой, какой она была до нашей свадьбы, вспоминал нашу брачную ночь, наше первое объятие, неловкость ее невинного тела, слышал ее смех, скрывавший робость и смущение. Точно так же она смеялась после первого поцелуя с Лабордом. Возможно, я не сумел пробудить в ней чувственность, не смог ничему ее научить, да и не пытался. Я не понял, что Одиль нужно было долго готовить к финальному моменту, и всегда сразу приступал к основному акту, думая, что женщине этого достаточно для того, чтобы получить такое же удовольствие, какое получают мужчины. Впрочем, теперь уже было поздно сожалеть о чем-либо. Она сама сказала, что порой события просто увлекают нас за собой и трудно что-либо объяснить даже самому себе.

Для нее все началось с игры. Смеясь, точно не принимая этого всерьез, Лаборд бросил ей вызов. Смеясь, она этот вызов приняла. Все еще смеясь, они впервые почувствовали тела друг друга. И оба черпали в этом смехе что-то свое: он - возможность дерзко говорить с ней, она - возможность слушать его, не краснея. Медленно, незаметно Одиль позволила опутать себя тонкой, но прочной сетью уловок умелого соблазнителя. Как капля точит камень, его ядовитые слова и действия разрушили прежний цельный, прекрасный и здоровый образ Одиль, превратили ее в совершенно другую женщину. Уже недалек тот час, когда она, отбросив все колебания, будет сама умолять этого мужчину овладеть ею. Они не знали только того, что этим мужчиной буду я.

В аллее послышались шаги. Он шел так осторожно, что я услышал его приближение только тогда, когда он находился уже в каких-нибудь двадцати метрах от беседки. Это был Лаборд. Я проследил за ним до подножья лестницы. Там он остановился на мгновение, потом поднялся в комнату. Я услышал характерный звук зажигалки и в отверстии надо мной блеснул слабый свет. Лаборд, должно быть, закурил или просто хотел убедиться в том, что первым пришел на свидание. Соблазнитель проявил неосторожность. Если бы я, например, гулял в парке, то мог бы заметить огонек в беседке и подойти поинтересоваться его источником. И не думаю, что Лаборд смог бы привести убедительные доводы своего появления в таком месте и в такой час.

Это навело меня на мысль о том, что когда я сам стану писать письма, мне будет необходимо создавать в них атмосферу тайны и всевозможные предосторожности, которые облегчат для меня исполнение роли любовника. Конечно, никакого света не должно быть и все разговоры мы будем вести только шепотом. Известно, что тембр голоса теряет большую часть своих характерных особенностей, если человек не говорит, а шепчет. Оставались только интонации, а я уже постепенно вошел в образ и мог неплохо имитировать его манеру говорить.

Издали до меня донеслись шаги Одиль, на сей раз достаточно решительные. Во время первого свидания ее походка была куда более медленной и неуверенной. Теперь это были шаги той, другой женщины, которая к тому же твердо знала, куда идет и что ее там ожидает.

Она вспорхнула по ступенькам и вошла в дверь, которую Лаборд оставил приоткрытой. Сразу прошла в глубину комнаты, вернулась, пошла в другом направлении и в тишине отчетливо раздался ее насмешливый голос:

  • Вы что же, боитесь слабой женщины? Будто шалунишка, который спрятался в темноте, чтобы...

Ее фраза оборвалась придушенным вскриком. До меня донесся жалобный стон и меня просто передернуло от бешенства. Должно быть, и на этот раз он схватил ее, когда она проходила мимо него и мгновенно запустил руку ей под платье.. Потом до меня донесся звук падения. Я подумал, что она опустилась на пол, забыв о каком-либо сопротивлении, чтобы он мог вытянуться на ней во весь рост. Ревность обожгла меня огнем, в течении нескольких секунд в моем воспаленном воображении пронеслись видения Одиль, распростертой на полу, с задранной юбкой и распахнутыми ногами, и его, ласкающего ее жадными руками, прежде, чем окончательно овладеть ею. Я уже готов был выскочить из своего укрытия, как голос Лаборда пригвоздил меня к месту:

  • Что? Женщина на коленях передо мной? Какая честь!

Она должно быть опустилась на колени, ослабев от внезапной мужской атаки. Почему он не воспользовался этими мгновениями, чтобы повалить ее на пол и взять? Думаю, она не слишком бы сопротивлялась. Он, конечно, это тоже понимал, потому, что она пришла, она была в его власти и он, несомненно, уже ощутил ее слабость и ее желание. А я, немного придя в себя, обнаружил, что сжимаю в руке камень с острыми краями, которым уже был готов размозжить сопернику голову. Я выпустил ненужное оружие.

  • Хотя, - добавил Лаборд, - сегодня ты не совсем женщина: на тебе свитер и брюки. Ни малейшего просвета. Ты так боишься меня?

Она, должно быть, покачала головой.

  • Нет, себя, - услышал я ее тихий голос.

Но это уже не был голос моей жены. Это был голос той, другой женщины, признающейся в своем желании, в том, что ее покидают последние силы для сопротивления.

Снова наступило молчание. Я был вынужден воображать, чем они там занимаются - господи, какая мука! Он, должно быть, поднял ее с колен и прижал к себе. Потом он заговорил, причем обратился к ней на "ты", что прежде позволял себе лишь в письмах.

  • Твое тело напряглось под моей рукой, а сосок твердый и торчит. Знаешь, о чем он говорит? О том, что ты меня хочешь.

  • Действительно?

Она начала смеяться тем же смехом, что и в нашу брачную ночь, но на сей раз с явным налетом страсти.

  • Ну, признайся, что ты меня хочешь!

  • А разве вы не сделали для этого все возможное?

Она признавалась уже во второй раз. Но он был слишком тонким игроком, чтобы тут же воспользоваться этим. Его рука, должно быть, переместилась с ее груди на бедро, чтобы ласкать его. Она отступила на несколько шагов, он последовал за нею.

  • Ты боишься моих рук? Однако между ними и тобой плотная ткань, которую ты выбрала, и которая, к тому же, усеяна пуговицами и крючками. Чего же ты боишься?

Теперь они были почти надо мной, она прислонилась к стене, я слышал их глубокое и встревоженное дыхание. Я догадывался, что она вся напряжена, а он едва касается ее одежды, чтобы не испугать ее раньше времени. Мне казалось, я слышу шуршание ткани под его рукой и приглушенные стоны Одиль.

Мои ногти впились в ладони. Со лба текли крупные капли пота и одновременно я чувствовал, как растет во мне неудержимое желание обладать этой женщиной, которая будет совсем иной, когда несколько часов спустя окажется рядом со мной на соседней постели.

Слова Лаборда вонзились в меня, как нож:

  • Вот под моей рукой нежный мох твоего живота, я чувствую его под тканью. Признавайся!

  • Я признаюсь!

Ах, этот прерывающийся голос моей жены! Мое бешенство, мои страдания, моя ревность самца были таковы, что я едва не выскочил из своего убежища и не набросился на эту парочку.

  • Твои ноги дрожат, они сомкнулись с восхитительной энергией. Ты боишься их чуть-чуть расслабить? Неважно! Через три дня, через неделю, а может быть, и в следующий раз они раздвинутся сами и я войду в тебя до самой глубины.

  • Да, в следующий раз, я вам это обещаю, - почти простонала она.

У нее вырвался глубокий, долгий стон. Должно быть, она испытала первый прилив наслаждения от мысли о недалеком будущем.

Руки Лаборда, кажется, стали более настойчивыми.

  • Нет, не сегодня, - умоляюще прошептала она.

Ее каблуки быстро простучали по полу. Должно быть, она отступила на несколько шагов. Очень вовремя, я больше не мог сдерживаться.

  • Кстати...

Она сменила тон, словно освободившись от чего-то.

  • Кстати, вы знаете, что случилось с мадам Фаврель?

  • Нет.

  • Она завела себе любовника. Уже на втором свидании. Это тоже наше второе свидание и я не хочу поступать так, как она.

  • Но мы зашли уже гораздо дальше. Не забывай, что у нас столько же свиданий, сколько было писем.

  • И каких писем! - сделала она попытку улыбнуться. - Я их все вчера перечитала. Если бы моя мать увидела такую корреспонденцию...

Она замолчала, а потом добавила мечтательным голосом:

  • Все равно! Я даже не могла себе представить, что приду к этому так быстро...

  • Но мы еще не дошли! - воскликнул он. - Ты очаровательна, когда сопротивляешься и это еще только начало.

Этот человек обладал дьявольским искусством незаметно подталкивать Одиль к пропасти падения. Даже тогда, когда он понял, что на следующем свидании она будет принадлежать ему, он попытался внушить ей, что ее падение еще далеко, а ее уверенность в себе так крепка, что она спокойно может позволить ласкать себя. С ней ничего не может случиться.

  • Очаровательная пытка, не правда ли? Каждый раз хотеть друг друга немного больше и отказываться от этого...

Я не расслышал ее ответа.

  • Сожаление? - спросил он.

  • Нет, чувство близкого поражения. Вы видите, я признаюсь, я откровенна. Но почетное поражение, если можно так выразиться, потому что я сама выберу день и час.

Она издала легкий смешок и поправилась:

  • Нет, ночь! Но это все равно. А я-то считала себя свободной от подобных историй... Знаете, до вас я никогда об этом не думала.

  • Ты делаешь мне комплимент.

  • Я считала, что все эти вещи совершенно неотделимы от любви, происходят из-за любви и оправдываются только любовью. И я наблюдаю за собой теперь, когда нет никакой любви...

  • Это еще один плюс.

  • Я уже ничего больше не понимаю и не узнаю себя. Бывают моменты, когда я краснею перед мужем. Он так на меня смотрит... как будто что-то подозревает, как будто высматривает на моем теле те места, которых касались ваши руки...

  • Ба! Что он может подозревать? Дело в том, что он присутствует при преображении женщины, ничего в этом не понимая, женщины, которую он ничему не научил, которой он ничего не дал или дал так мало, что об этом не стоит и говорить.

Она помолчала мгновение. Потом насмешливо произнесла:

  • Кстати! А знаете, что он мне сказал о вас вчера вечером после бриджа?

  • Думаю, что сейчас это узнаю.

  • Он сказал, что на вас не стоит полагаться.

До меня донеслось какое-то приглушенное ворчание.

  • Спасибо! Это в связи с чем?

  • О боже, я уже не помню! Думаю, он заметил вашу рассеянность во время игры... А, вспомнила! Я ему сказала...

Она замолчала, а потом сказала полуумоляюще, полунасмешливо:

  • Оставьте же в покое мое несчастное тело хоть на минуту. Вы терзаете его, а вместе с ним и меня.

Лаборд начал смеяться.

  • А что же будет в следующий раз, когда ты откажешься от целомудренной защиты своей одежды? Так вернемся к твоему мужу. Что ты ему сказала?

  • Ах, да! Мой муж...

Она про меня уже забыла.

  • Я сказала ему, что вы, возможно, влюблены и вас нужно женить. А он мне ответил, что вы - не самый лучший подарок для женщины. Что-то в этом роде.

  • А ты что ответила? - с заметным раздражением спросил он.

  • Ничего. Но я не спала полночи, думая о нашем свидании. Я не могла уснуть. Вот до чего я дошла! Это же какое-то колдовство, вы, соблазнитель! А до чего дошли вы?

Она все еще пыталась насмешничать.

  • Соблазнитель чувствует себя так же плохо, как и его жертва. Он тоже не спал. Он хочет, он безумно хочет ее. Могу я тебя хотя бы поцеловать?

Наступила тишина. Я догадывался, что они слились в бешенном, безумном поцелуе, пытаясь утолить свои желания таким образом. Наконец молчание нарушил долгий, глухой стон Одиль. Я представил себе, как ее тело тесно прижалось к телу Лаборда, какие дикие желания охватывают эту некогда холодную женщину, эту некогда целомудренную и скромную девушку из профессорской семьи. Некогда мою жену...

продолжение следует...

Арман Делафер,
перевод с французского Светланы БЕСТУЖЕВОЙ