passion.ru
Опубликовано 22 июля 2004, 00:05

Одиль, не уходи! (Часть 3)

XI    Прошлым вечером, когда я принес письмо, я вошел в беседку. Я представил себе место, где буду тебя ждать. Куда ты приблизишься и где я схвачу тебя за ногу. Я услышал долгий, жалобный стон, твой стон, в то время как ноги твои инстинктивно сомкнулись в тысячелетнем жесте защиты. Мое распаленное воображение донесло до меня даже запах твоего тела, интимный и острый аромат, усиленный желанием. Так пахнут растения после дождя. О чем я мечтал в тот вечер? Упасть на колени перед тобой и целовать твое тело на уровне моих губ. Ты догадываешься, о чем я? Ты придешь?
Одиль, не уходи! (Часть 3)

© История любви

XI    Прошлым вечером, когда я принес письмо, я вошел в беседку. Я представил себе место, где буду тебя ждать. Куда ты приблизишься и где я схвачу тебя за ногу. Я услышал долгий, жалобный стон, твой стон, в то время как ноги твои инстинктивно сомкнулись в тысячелетнем жесте защиты. Мое распаленное воображение донесло до меня даже запах твоего тела, интимный и острый аромат, усиленный желанием. Так пахнут растения после дождя. О чем я мечтал в тот вечер? Упасть на колени перед тобой и целовать твое тело на уровне моих губ. Ты догадываешься, о чем я? Ты придешь?

XII

Зачем это скрывать? Ты пришла. Но меня там не было, потому что еще не стемнело. Но ты все-таки пришла, я знал, что так будет. Как я догадался? Ты передвинула стул. Для чего? Посидеть, потому что тебя занимала мысль о том, что однажды ночью ты и я в этом месте... Ты уже представила себе угол, где я буду находиться, ожидая твоего прихода, затем твое приближение ко мне и дрожь твоего тела, когда его коснутся мои руки. Так ведь? Я могу себе представить, что в эти мгновения твое лицо исказилось так, как оно искажается в экстазе. Но может быть, все произойдет иначе? Главное, чтобы ты пришла ночью, раз ты уже приходила днем.

XIII

Ты не отрицала своего дневного прихода. Но когда я спросил, придешь ли ты ночью, ты мне не ответила. Мы стояли лицом к лицу и смотрели прямо в глаза друг другу. Мое лицо приблизилось к твоему: я хотел внушить тебе свою волю. И вдруг я тебя поцеловал. Яростно, страстно. И тогда на несколько секунд твои глаза закрылись - это было чудом. И лицо твое исказилось именно так, как я себе воображал, это было тем более потрясающе, что твое лицо - ты это знаешь! - это лицо девственницы, что еще больше возбудило меня. Твои глаза закрылись и я почувствовал, как ты прижалась ко мне, почувствовал твой живот, почувствовал твое желание. Твой живот не предлагал себя, он требовал, напряженно, страстно, безумно. Потом так же внезапно, как ты упала в мои объятия, ты вырвалась из них и рассмеялась. Но твой смех был так же напряжен, как и твои губы.

Потом ты заговорила, но не для того, чтобы что-нибудь сказать, а просто чтобы разрядить атмосферу. Но твой голос уже не был так беззаботен, как несколько минут тому назад. Ты вдруг осознала все то, что рождалось в тебе из моих писем в течение этих двух месяцев и потихонечку росло. Мы сидели в углу твоей гостиной рядом с букетом гвоздик. И ты, ты которая еще недавно дерзко приколола эти цветы к своему платью, теперь ощутила неловкость передо мной и стала такой же пунцовой, как гвоздики.

Немного погодя вошел твой муж. Я думал, что ты смутишься еще больше, но ошибся. Никогда нельзя знать женщину, он тебя тоже не знает. Ты подошла к нему и поцеловала теми же губами, на которых еще сохранился вкус моего вожделения к твоему телу. То же самое тело, которое только что страстно прижималось к моему, грациозно двигалось перед нами.

Видишь, я изучаю каждый твой жест, каждое слово, даже твой смех, который так изменился со времени моего первого письма. Он уже не такой легкий и беззаботный, более взволнованный, немного ломкий, будто извиняется за изменяющееся тело. Раньше он звенел, как маленький колокольчик, а теперь идет из самой твоей глубины, оттуда, где теперь объединились тысячи желаний. Настанет момент - и эта плотина прорвется...

XIY

  Еще раз признаюсь в том, что совсем тебя не знаю. Иногда делаешь неосторожное движение вперед, думая, что твои желания вот-вот сбудутся. Я ошибся. Я отступаю.

Три дня назад я видел тебя, на мгновение испытавшую дикий прилив желания. Все эти три дня я помнил вкус твоих губ, я сохранял его на своих губах. Это был больше, чем поцелуй, это было объятие. Я пришел сегодня, чтобы продолжить начатое. Я не должен был этого делать. Ты уже была настороже и отобрала то, что уже дала. Думаю, что отобрала даже больше.

Я хотел тебя поцеловать. Но ты отстранила меня не испуганным и неуверенным в себе жестом, а спокойным и почти высокомерным движением. Ты заранее знала, чего я у тебя попрошу, и твердо решила мне этого не давать .А эта манера объяснять свое поведение!

  • Я странная женщина, не так ли? Я никогда не обманывала своего мужа, мне даже никогда не приходила в голову такая мысль. Я могу сказать, что ничего определенного об этом не думала, хотя мое поведение по отношению к вам... или скорее отсутствие всякого поведения означает скрытое согласие, если не немедленное, то со временем. Что вы об этом думаете?

Говоря это, ты играла своей шалью.

  • Ну же, соблазнитель, отвечайте!

  • Я согласен, вы странная женщина. Вы еще не обманывали своего мужа. Я это знал. И я согласен с тем, что вы об этом еще и не думали. Но уверен, что бессознательно вы об этом думали уже сто раз. Это проскальзывает в мелочах, каком-то слове, воспоминании. Вы признаетесь? Имейте же мужество признаться.

  • Я признаюсь.

  • Не знаю, когда это происходит: в ванной, когда вы одеваетесь, или когда ваш муж овладевает вашим бесстрастным и не испытывающим удовольствия телом. Но она появляется, эта бесстыдная мысль, что вы и я, в один прекрасный день...

Я смотрел на тебя. Ты улыбалась, абсолютно уверенная в себе сегодня. А затем насмешливо обронила:

  • В один прекрасный день? Может быть, ночь? Ведь свидание, которое вы у меня просите, будет ночью.

XV

Ты еще долго будешь помнить эти хождения взад и вперед. А потом, в один прекрасный день... прости, в одну прекрасную ночь, твое тело уступит. Не будем больше говорить об этом. Сильны те, кто умеет ждать.

На тебе было очень хорошенькое платье в прошлый вторник: слегка расклешенное внизу. Можно было увидеть кружево твоей комбинации, и это сильно возбуждало желание. Наверное, именно этого ты и хотела добиться. Не думал, что ты доведешь меня до этого. Может быть, я слишком напрягаю себя, сдерживая свои желания, чтобы вызвать твое? Мне это удалось? Думаю, да, потому что вчера ты мне сказала:

  • Не исключено, что я вас навещу как-нибудь вечером. О, всего на несколько минут. Просто хочу доказать вам, что ничего не боюсь. При том условии, конечно, что вы будете соблюдать правила игры.

  • Игры?

  • Да, не переступите той черты, которую я сама определю. И только так.

Успокойся. Правила моей игры состоят в том, чтобы ты всего хотела и добивалась сама. Ты видишь, я ничем не рискую. Я буду честен. Если мои руки коснутся тебя, значит, ты сама их позвала. Если они скользнут под твое платье и будут наслаждаться твоей нежной кожей - это тоже будет твоим желанием. Ну, что же, чего ты ждешь?

XVI

Чего ты ждешь? Я бросаю тебе вызов. Ты не придешь. Не осмелишься прийти. Не потому, что боишься меня, а потому, что боишься себя. Я ошибаюсь? Тогда принимай вызов.

XVII

Вчера я тебе позвонил. Мне не терпелось узнать твое решение. Я спросил:

  • Вы придете?

И ты ответила своим прекрасным, мечтательным голосом:

  • Ответ в старом дубе. Что? Принимаю ли я вызов? Немного терпения. Идите на почту.

* * *

Обо мне, быть может, совершенно забыли, пока читали эти письма. Обо мне, о муже. В этом нет ничего удивительного: я сам о себе забыл, забыл кто я и где я. Я даже не заметил, как вошла служанка и положила передо мной сигареты, за которыми я ее посылал.

Я был как оглушенный. Письмо за письмом раскрывало мне план готовящейся измены, я наблюдал за тем, как Одиль незаметно для себя катится по наклонной плоскости, в конце которой она станет любовницей другого мужчины. Конечно, еще ничего не произошло, но могло произойти уже в любой момент. Чего им не хватает?

Что же касается другого, то это был не Демонжо, как я посчитал вначале. Слава Богу, это был всего лишь Лаборд! Я оказал ему столько услуг, что он совершенно естественно должен был меня ненавидеть. Последней моей услугой было то, что я помог ему избежать тюрьмы.

Я отложил в сторону то письмо, где он издевался надо мною и перечитал его.

Ваш муж считает меня мечтателем и поэтом. Он думает, что я не способен жить реальной жизнью. Но я способен на большее: воплотить мечту в реальную жизнь.

Что бы он там ни говорил, но я спас его от тюрьмы, в которую он чуть было не угодил именно из-за своей непрактичности и излишней доверчивости. Я не считал его способным на мошенничество или непорядочность. Сегодня он доказал, что способен и на то, и на другое: он собрался отобрать жену у меня, человека, которому был стольким обязан. Не было даже такого оправдания, как страсть, потому что он не любил, а только играл.

А она, она даже не возмутилась и позволила вести себя шаг за шагом к пропасти. Сначала из любопытства, потом - из желания испытать новые острые ощущения. Позволила тому, кого должна была бы с презрением выгнать. Правда, она ничего не знала, у меня нет привычки рассказывать о тех услугах, которые я кому-то оказываю. Для нее это был не всем обязанный мне человек, а просто соблазнитель, куда более опытный и искушенный, нежели другие.

Когда она читала его искусно составленные письма, в ней неизбежно должно было начать разгораться желание, до сих пор дремавшее в ее прекрасном теле. Каким-то чудом он превратил ее в абсолютно незнакомую для меня женщину. В общем, они уже обманули меня настолько, что сам факт их физической близости уже ничего бы не добавил к совершившемуся предательству. Вполне возможно, что она даже уже принадлежала ему, лежа в моих объятиях, в моей постели. А почему бы и нет? Для нее это могло стать еще одним новым острым ощущением: отдаваться мужу телом, а любовнику - воображением.

И тут я вспомнил некоторые мелочи, о которых, впрочем, не решаюсь сказать даже сейчас. Это должно быть началось около недели тому назад. Я овладел ею... Я уже говорил, что она не была страстной женщиной, плотские утехи и удовольствия ее мало занимали. Но в тот раз в моих объятиях была совершенно другая женщина. Да, это была совершенно иная Одиль, которая обвивала меня руками и ногами, прижималась трепещущим телом ко мне, так, что я ощущал каждую его клеточку, глаза ее были закрыты, рот - искажен наслаждением, которое она, безусловно, испытала... Когда она очнулась после короткого забытья и открыла глаза, она сначала словно и не узнала меня, а потом разочарованно прошептала:

  • А, это ты...

Я же рассмеялся: моя гордость самца была удовлетворена. Подумать только: я смог довести женщину до такого экстаза! Я! Мое самодовольство помешало мне насторожиться при таком внезапном изменении доселе бесстрастной женщины. Каким же дураком я был! Она отдавалась не мне, а другому, после прочтения неизвестно какого по счету письма.

Три дня спустя мне снова захотелось заняться с ней любовью, но она резко отказалась, сославшись на внезапный приступ сильной мигрени. На следующий день она уступила, но уступила лишь из чувства долга, и все было так, как происходило у нас обычно. Неужели так теперь будет всегда?

И что мне теперь делать? Швырнуть ей в лицо эти письма, как только она вернется домой? Насладиться ее замешательством? Спросить:

  • Ну, так что мы скажем твоему соблазнителю? Что твой тридцать седьмой размер в его распоряжении? Подойдет ему это?

А потом? Вместе с ней кинуться к Лаборду?

Да, я должен был все тщательно обдумать. Может, это действительно будет лучшим способом вернуть себе жену? Но мгновение спустя я понял, что это будет также и лучшим способом потерять другую, ту, которую познал однажды неделю тому назад, и которую не смогу уже забыть. И я принял другое, самое невероятное решение, которое можно считать даже безумным. Плевать! К тому же здесь я выступаю не в качестве адвоката, а лишь как рассказчик.

В моей жене было две женщины: благоразумная и безумная, одна, которую я хорошо знал, и другая, о которой я не знал ничего, кроме того часа наслаждения, который она подарила мне по ошибке. И именно эта чувственная незнакомка была для меня важнее и нужнее первой. Помимо моей воли меня влекло к ней какое-то нездоровое любопытство, возникшее во время чтения этих проклятых писем. Да, к этому любопытству примешивались бешенство, ревность, отвращение, но главным было все-таки оно. Именно желание удовлетворить это любопытство подсказало мне мой безумный план. И прежде всего, необходимо было набраться терпения и подождать.

Мне трудно объяснить свои поступки. Я не знал, чего я хочу. Мне было ясно только, что я хотел сохранить для себя обеих женщин: чтобы благоразумная оставалась прежней, а безумная принадлежала только мне. И подумать только, я всегда считал себя человеком, лишенным воображения! Как же плохо, оказывается, мы сами себя знаем.

Я сложил письма в прежнем порядке и положил их на прежнее место в секретер. В тот момент все еще могло повернуться иначе, но тогда я никогда бы не испытал тех чудесных и ужасных часов наслаждения, этих отравленных и великолепных часов взаимного рабства наших тел. Тех часов, от наваждения которых я до сих пор не могу избавиться, поэтому и пишу все это, а вовсе не из стремления исповедоваться. Я надеюсь, что наваждение останется на этих страницах: тело этой женщины, ласки этой женщины, ее дерзость, ее крики наслаждения - все. Я опущусь в самые глубины своего сознания и вырву оттуда эту заразу, как вынимают глубоко засевшую занозу. А когда освобожусь...

продолжение следует...

Арман Делафер,
перевод с французского Светланы БЕСТУЖЕВОЙ